– Будете собирать в раю тамошний фольклор, – попыталась утешить Марина.

– Нет там такой работы, – сокрушенно сказал Рудницкий.

– Ну, штатного расписания, допустим, никто из нас не видел, – заметил Алексей. Старик был забавный.

– Но память! Ведь останется же память, – не унималась Марина.

– А склероз?.. – вызывающе сказал Рудницкий.

Наталья Сергеевна в очередной раз прикурила от свечи.

Лицо ее рдело, глаза светились то ли от огня, то ли от выпитого ликера. Губы Натальи Сергеевны почти не раскрывались, что производило эффект чревовещания и делало речь ее еще более внушительной.

– Марина, память – одно из самых смешных заблуждений молодости. Ни с чем пришли, ни с чем и уйдем.

– Ну, Наталья Сергеевна, у вас-то была такая богатая жизнь. Столько знаменитых друзей и знакомых.

– Я же ничего не помню! С Улановой мы вместе танцевали. И все.

– А Ахматова?

– Шли как-то с ней от Фонтанки до Плеханова, она говорит: «Наташенька, как же они посмели меня, старую женщину, назвать блудницей?» Конец мемуаров.

– Ну, Анна Андреевна все же была женщиной энергичной, – свистулькой вернулся в разговор супруг. – Хотя однажды открыла мне в халате, без зубов – какая там царственность! Но это я сам был виноват – пришел без звонка. Застать женщину врасплох – последнее дело! То есть, бывает, буквально последнее. А так-то, в молодости… Поехала с Гумилевым на медовый месяц в Париж и тут же завела роман с Модильяни.

– Николай, не тебе это обсуждать! – строго оборвала Рудницкого Наталья Сергеевна.

– Наташенька, мы же просто разговариваем, – сказал академик и погладил на пальце жены золотое колечко. Алексей вспомнил, как при нем пожилая женщина принесла однажды в переплавку кольцо. Мастер сделал замер пальца – семнадцать. «А было шестнадцать». – «Что ж, сударыня, пальцы с годами не худеют».

– Так что вот вам мой отказ. Тем более что нам с женой и здесь хорошо, и никуда мы не торопимся, и никуда переселяться не собираемся.

– Давайте выпьем за вас! – сказала Марина.

– А что ж, давайте! – обрадовался старик. – У нас к тому же с Наташей на днях годовщина свадьбы.

– Ой, как здорово! За вас.

– За вас, – сказал Алексей, чокаясь.

Из-за высоких кустов выплыла прозрачная луна. Точно надувной шарик, она стала плавно подниматься в высоту, наделяя даже шишки и сосновые иголки на земле собственной тенью. Каждая вещь под ее светом казалась теперь серебряной драгоценностью, у каждой появился возраст и история. И мир вокруг выглядел значительным, торжественным даже, в душе возникло почти забытое ощущение бесконечности; казалось, продлись этот покой еще мгновенье – и мысль о бесконечности можно будет ухватить, запомнить, что-то важное разрешится и жизнь тогда станет совсем иной. Так во время игры наблюдаешь замедленный полет мяча, который должен приземлиться в цель. Но кем был послан этот мяч и в какую цель он метил? Может быть, сидящим напротив него супругам это известно? Иначе отчего им так хорошо друг с другом?

Алексей и сам, если спросить себя честно, не смог бы отделить, что в нем напитано литературой, а что принадлежит лично ему. Поддается ли это вообще какому-либо химическому разделению в человеке читающем? Но он вдруг действительно увидел все вокруг глазами луны, не упуская при этом ни одной подробности. Вот повадка Творца. Он еще и отделкой занимался! Хотя, по совести говоря, хватило бы с лихвой и общего плана.

– Спойте что-нибудь, – попросила Марина.

– На днях приезжал корреспондент, – сказала Наталья Сергеевна, – и все, паршивец, пытался вызнать мой возраст. Для него моя жизнь представлялась картиной эпической. «А сколько вы мне дадите?» – спросила я. Он ответил: «На взгляд или на вид?» Очень остроумный молодой человек.

– А нельзя было как-то подтолкнуть его палкой к выходу? – поинтересовался Алексей.

– Я примерно так и сделала, – засмеялась балерина. – Подтолкнула.

Первым, положив жене голову на плечо, запел Рудницкий. Жена подхватила, запела другой голос, музыкально плутая вокруг основного, оступаясь, точно ведомая и неуверенная в себе. Получалось красиво. «Мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга», – пели старички, и было понятно, что именно Рудницкий, балагурный и тонкоголосый, неутомимый, вероятно, ходок по женской части, главный в этом семейном дуэте; и если, не дай бог, он умрет первым, Наталья Сергеевна сразу потеряется, всем станет видна жалкость ее театральной осанки, не сможет она без него жить, не на кого ей будет больше смотреть и укорять некого.

На повторе к ним присоединилась Марина. Она подпевала почти про себя, чтобы не нарушить волшебный сон супругов. Но Алексею все равно казалось, что Марина пристроилась к тому, что ей по праву не принадлежало. Ведь не пойдет же она со стариками вместе умирать. Тогда зачем?

Рудницкий незаметно плакал на плече у жены.

АЛЕКСЕЙ ПОДВЕРГАЕТСЯ НАПАДЕНИЮ ПРИЗРАКА, НЕСКОЛЬКО РАЗ ТРУСИТ, ПОПАДАЕТ В ПОСМЕРТНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ, И В КОНЦЕ ГЕНИЙ ПРОСТОДУШИЯ ПОКИДАЕТ ЕГО

Марина ушла провожать стариков. Алексей налил себе кипятку из теплого еще самовара, взял конфету и стал запивать ее водой. Потом закурил, за сегодняшний день вторую сигарету, и именно по тому, что это была всего лишь вторая, окончательно понял, что он в безопасности и его курортная, бездумно-растительная и нечеловечески здоровая жизнь действительно началась.

Он чувствовал себя уже почти свободным от образа, в котором пребывал последний год, от всех этих ненатурально эйфорических отношений с талантливыми алкоголиками, друзьями-продюсерами, вороватыми жуирами и девицами, помешанными на гороскопах и каланетике. Все они подкармливали свои миражные видения и драмы, которым отдавались безоглядно. Самые никчемные видели себя персонажами Достоевского и с удовольствием анализировали клинику своей жизни.

Сейчас Алексей чувствовал себя почти счастливым, как человек, по недоразумению попавший в сумасшедший дом и благополучно сбежавший. Он тешил себя мыслью, что в этом поселке безобидных чревовещателей, сошедших с дистанции академиков, детей и прочих потребителей целебной воды он успокоится. В нем возникло ощущение не только безопасности, но и уверенности в безличной доброжелательности окружающего. Так почувствовал он себя однажды в Англии, когда узнал о существовании там госпиталей для ежей, которые пострадали ночью от автомобилистов.

Вдруг справа от Алексея что-то пролетело, просвистело и с легким шумом упало в траву за оградой. В нештатных ситуациях его четкости мешало воображение. В кустах сзади послышалась возня.

Скамейка была врыта близко от стола. Алексей развернулся, кромка доски врезалась в ребра, перед глазами поплыли световые круги с лиловыми переливами. Затем в листве проступило белое одеяние призрака.

Ирония и чувство реальности не срабатывали. Алексей так и подумал, что это призрак. Сантиметрах в двадцати над одеянием светилась, покачиваясь, зеленоватая змейка или, быть может, толстая фосфоресцирующая гусеница.