Она заставила себя долго ждать в пустом огромном здании. Прибыла на «вольво» в сопровождении милицейской машины. Сеанс начался.

– Может быть, заказать кофе в «Астории»? – спросил проголодавшийся художник.

От кофе дама отказалась. Илья Сергеевич, пользуясь случаем, пожаловался жене мэра на местных чиновников, ему ничем не помогающих.

– Как не помогают, мы во всем идем вам навстречу, открыли по вашей просьбе дворец в выходной день!

И не обратив внимания на перекосившееся лицо Ильи Сергеевича, утратившего присущий ему дар речи, супруга Собчака продолжила опровержение:

– Мы всем помогаем, Илья Сергеевич. Помогли с квартирой Пугачевой, Васильеву. Продали всего за 60 тысяч долларов трехэтажный жилой дом Ростроповичу. Он хотел бы после ремонта сдавать в нем квартиры близким людям, Плисецкой… И вам сдаст…

Портрет «незнакомки» я не видел. Он подарен госпоже Нарусовой. Но видел в Калашном переулке портрет ее мужа, Анатолия Собчака. На фоне окна, за которым синеет купол Исаакия, стоит в позе триумфатора первый демократический мэр Санкт-Петербурга, скрестив на груди руки. На одной из них прописаны часы (очевидно, ценой в годовую зарплату профессора университета). Мэр позировал в темно-синем костюме заморского происхождения. Значит, еще одна годовая зарплата профессора. Это явно не тот пиджак, на который избранник народа впервые приколол значок депутата Верховного Совета СССР. Тому пиджаку бывший помощник мэра дал эпитет «исстари сбереженный».

Портрет остался в собственности автора. Потому что обещанной помощи ректор академии от модели не дождался.

«Ищите спонсоров!» – посоветовал в трудную минуту мэр и умыл руки.

Что касается мастерской и квартиры, то однажды раздался в Москве звонок и на другом конце провода, в Санкт-Петербурге, чей-то казенный голос с ликованием сообщил Илье Сергеевичу, что ему, выполняя поручение мэра, подобрали помещение, которое можно купить за 280 тысяч… долларов.

– Будь у меня такие деньги, я бы без вашей помощи купил не только квартиру, но и мэрию со всеми ее начальниками.

Что было сказано вслед за этим, когда опустилась телефонная трубка, передать не берусь.

Но хочу вкратце сообщить об истории, попавшей на страницы газет, связанной как раз с описываемым эпизодом.

Выступая на питерском ТВ, Глазунов, когда речь зашла о недостижимой для него мастерской, воспользовавшись информацией, почерпнутой во время сеанса в Аничковом дворце, взял да и сказал:

– Почему Ростроповичу, – эти слова все услышали от него с придыханием, шепотом, – подарили за 60 тысяч трехэтажный дом, он теперь продает в нем квартиры. А мне, блокаднику, предлагают купить квартиру за 600 тысяч долларов!

Вот эта фраза, произнесенная с придыханием, стала основанием для Генриха Падвы, известного московского адвоката, обратиться в суд с иском о защите чести и достоинства Ростроповича. Поскольку, как оказалось, Мстислав Леопольдович купленный им за символическую плату дом (после отселения за его счет жильцов и ремонта) намерен превратить в центр искусств, архив.

– Я глубоко уважаю великого музыканта Ростроповича, – заявил по московскому телевидению художник, узнав из газет о заявлении адвоката.

К счастью, до суда дело не дошло.

* * *

Почему расстроились отношения Глазунова и Собчака, не знаю. Но свидетельствую: перед выставкой 1995 года художник приезжал на Московский вокзал как частное лицо. Никто из администрации его не встречал, машину из муниципального гаража не подавал, все хлопоты выпали на его долю. Все расходы тоже. Требовалось сто пятьдесят тысяч долларов. Добыванием их занимался всю осень ректор, поэтому времени для воспоминаний не оставалось.

В середине октября вместе с директором глазуновских выставок Игорем Коршуновым я отправился в Петербург. Илья Сергеевич обещал показать родной дом на Большом проспекте, побывать со мной в академии, где тринадцать лет длилась учеба в школе и институте.

В «Красной стреле», в пути, в книге бывшего помощника мэра прочитал о недавних посещениях Ильи Сергеевича гостиницы «Прибалтийской». Эти строчки внушили опасение, что на мои вопросы ответа мне и в ней не дождаться:

«В его апартаментах было постоянно накурено, как в станционном туалете… Рядом с Глазуновым можно было встретить кого угодно: от забубенного прощелыги (со впалой грудью и розовыми просвечивающими, словно у кролика, ушами) до президента любой, даже недружественной страны… Одержимый перманентным передвижничеством под тяжкой ношей организационно-хозяйственной поденщины, он иногда приобретал вид человека, над которым уже потрудился патологоанатом, но обычно с потрясающей быстротой приходил в себя…»

Возможно, такое в прошлом наблюдалось, но осенью 1995 года в апартаментах никого из гостей, кроме директора выставки и санкт-петербургского профессора Анатолия Бондаренко, давнего друга и помощника, не было.

В этом составе мы сели в первую попавшуюся машину и двинулись по сложному маршруту: гостиница «Прибалтийская» – Манеж – Академия живописи – реставрационная мастерская – букинистический магазин – антикварный магазин – спонсор номер один – дом Монтеверде в Ботаническом саду – дом Глазунова на Большом проспекте – спонсор номер два – «Прибалтийская»… Таким один день выглядело «перманентное передвижничество» Ильи Сергеевича, но оно, по моим наблюдениям, не утомляло его, а радовало и вдохновляло. Потому что приближало праздник – вернисаж.

* * *

Первым делом заехали в Манеж, чтобы решить вопросы по выставке. В «белые ночи», летом, когда много туристов, люди легки на подъем, запланировать вернисаж не удалось.

Предложили зал в конце ноября, вслед за выставкой Михаила Шемякина, чьи картины и скульптуры в день нашего посещения заполняли Манеж. Так что Илье Сергеевичу представилась возможность посмотреть не только на произведения давнего оппонента, но и увидеть, пользуются ли они популярностью.

У мэрии творчество этого некогда гонимого художника пользовалось явной поддержкой. Одновременно с выставкой в Манеже у Шемякина проходила выставка в Эрмитаже. В Петропавловской крепости поместили шемякинскую статую Петра. Как писали газеты, мэрия намеревалась установить бронзовые причудливые изваяния Шемякина в Аничковом саду. Только громкие протесты общественности удержали отцов города от этой затеи.

…За окнами Манежа холодный ветер давно разметал желтые листья. В дирекции мы узнали, что народ на выставки не ходит, как прежде, что зарплата сотрудников зала мизерная…

Все вопросы Глазунов решил за минуты. Плату за вход установил шесть тысяч рублей, как в кинотеатрах. С блокадников, ветеранов войны, военнослужащих, студентов-художников, сотрудников музеев и членов творческих союзов решил ничего не брать. Вернисаж – 23 ноября. Закрытие – 24 декабря. По субботам и воскресеньям – встречи с посетителями.

* * *

Под занавес возникла проблема – кто будет показывать картины? В штате зала два экскурсовода. С ними захотел поговорить Глазунов. Вот тут-то разгорелась дискуссия между народным художником СССР и студенткой факультета искусствоведения Ирой. Ей с лёта он сделал комплимент, найдя в лице девушки сходство с героинями Достоевского. Но дальше пошли слова нелицеприятные, потому что выяснилось: юный экскурсовод любит Веласкеса и в то же время ей нравится Шемякин. А также Шагин-старший, местный живописец.