Домой она вернулась уже после десяти — старалась на обратном пути по возможности лучше запутать следы, не полагаясь на то, что они и так едва заметны. А кроме того, уже не имея особых причин торопиться, обессиленная пережитым Женька позволила себе, отбежав на достаточно большое расстояние от вырубки, спокойно пройти весь оставшийся путь и под конец даже пообщаться с деревьями. Ей необходимо было выговориться, поделиться с ними тем, что у нее на душе, потому что ее внутреннее состояние вовсе не соответствовало ее размеренным движениям, а было подобно холодной буре, сотрясающей все вокруг. Женька не опасалась того, что мужик мог рассмотреть ее — во‑первых, большая часть ее лица все еще была тогда закрыта платком, а во‑вторых, даже ее привычные к лесному сумраку глаза успели увидеть немногое, поэтому о нем, только что пробежавшем мимо яркого пламени, вообще не стоило говорить. Возможно даже, если бы она не дернулась, выказав тем самым свой страх, он и вообще не попытался бы ее схватить, несмотря на то что ее фигура показалась ему незнакомой. Но что случилось — то случилось, и Женька вынуждена была ударить его. А вот после этого не так-то просто было теперь успокоиться. Пусть она сделала это, лишь защищаясь, пусть почти неосознанно, но легче ей от этого не становилось. Все стояла у нее перед глазами черная фигура, и слышался глухой звук удара тяжелых железных крючьев по костям черепа. И сердце снова и снова заходилось от ужаса. Женька не знала, кто сказал, что второе преступление совершить всегда легче, чем первое, но была совершенно не согласна с ним. Напротив, сегодняшний случай всколыхнул прошлое, лишь усилив ее смятение. Яркой картиной в Женькиной памяти настойчиво воскресал тот день, когда, в очередной раз разругавшись с матерью, она убежала с Дианкой в лес. В тот лес за городом, где росли ее Деревья Черных Лет. Был конец весны, ярко светило солнце, щебетали птицы. А деревья встретили Женьку умиротворяющим шелестом, сочувственно кивая ей ветками, одетыми в уже окрепшую, но все еще такую свежую листву. Негодование и боль, которые душили Женьку, пока она бежала сюда, отступали прочь, рассеивались, теряя свою сокрушительную силу. Женька медленно шла, поглядывая на трусящую чуть впереди Дианку, благодарной улыбкой отвечая деревьям на их сочувствие и постепенно успокаиваясь после пережитого дома скандала. Она не ждала больше ничего плохого от этого дня, тем более здесь, в месте, которое давно привыкла считать своим. Но судьба распорядилась по-своему: кусты, мимо которых проходила Женька, вдруг затрещали, и из них начал выбираться пьяный, едва проспавшийся мужик. От испуга и неожиданности Женька вздрогнула всем телом, в то время как побуждаемая теми же чувствами Дианка облаяла нарушителя спокойствия. Она даже не приближалась к нему, просто тявкнула несколько раз с расстояния в несколько метров, выражая тем самым свои собачьи эмоции, но этого оказалось достаточным для того, чтобы мужик обозлился едва ли не хуже быка, которому показали красную тряпку. Посмотрев на Женьку мутным взглядом, он заорал:

— Я сейчас твою скотину прибью! — и кинулся ловить перепуганную собачонку. Ярость придавала ему сил, и двигался он весьма быстро, несмотря на то что был пьян.

Дианка, растерявшись, заметалась между зарослями, не зная куда бежать.

— Дианка, ко мне! — закричала Женька. Услышав зов, собачонка попыталась проскочить мимо своего преследователя, но тот, не давая ей убежать, начал швыряться камнями. Не дожидаясь, пока хоть один из них попадет в свою цель, Женька кинулась на помощь окончательно запуганной и растерявшейся Дианке. Она подбежала к мужику и встала перед ним, закрывая собаку собой. Он бросил камень через Женькино плечо, едва не зацепив потерявшую бдительность собачонку. Дианка кинулась вдоль края зарослей, и мужик, резко отпихнув Женьку, ринулся к ней, пытаясь схватить. Он навис над маленькой дворнягой всей своей массой, протягивая к ней руки. И тут Дианка, вместо того чтобы попытаться прошмыгнуть мимо, вдруг остановилась, глядя на него огромными испуганными глазами, поджав хвост и прильнув к земле. Женька видела: еще миг — и мужик схватит собачонку. Не нужно было гадать, что он сделает, когда она окажется у него в руках, — все было написано на его красном, потном и перекошенном лице с мутными и злыми глазами. И тогда, понимая, что медлить больше нельзя ни секунды, Женька бросилась собаке на помощь, схватив первую попавшуюся под руку палку. Женька вцепилась в нее, понимая, что не сможет ничего сделать голыми руками. В ее намерения входило ударить мужика, чтобы дать Дианке возможность убежать. Но вышло так, что у массивной и твердой палки оказался остро обломанный конец, и каким-то образом — Женька и сама не знала, каким — он воткнулся мужику в его толстый, нависающий над брючным ремнем живот. Вначале Женька ощутила какое-то сопротивление, потом услышала очень тихий, но заставивший ее передернуться хруст. И, не успела она еще толком ничего сообразить, как палка в ее руках подалась, куда-то уходя, а на руки хлынула отвратительно теплая чужая кровь…

Ощущение было настолько реальным, что ушедшая в воспоминания Женька вздрогнула, взглянув на свои руки. Потом, чтобы окончательно прогнать его, сняла перчатки и протерла руки снегом. Пальцы заломило, но сразу стало легче. Набрав еще немного снега, Женька протерла и виски. Бессонная ночь и нервное напряжение давали о себе знать все сильнее. И воспоминание о роковом дне продолжало настойчиво виться в сознании, словно навязчивая муха. Женька снова видела безумный, животный страх в глазах мужика — его агрессия исчезла без следа, как только он понял, что с ним случилось. Слышала его отвратительный, по-бабьи слезливый вой. Первым Женькиным порывом при виде случившегося было убежать. Но она не смогла бросить человека в беде, даже такое дерьмо, как этот. Поэтому она тащила его до дороги, почти на себе, выбиваясь из сил, поскольку сам он еле двигал ногами, и слушала при этом его отвратительный скулеж. Он скулил почти непрерывно — пока Женька волокла его, пока укладывала на обочину, пока ловила попутную машину. И пока ждала «Скорую», поскольку остановившийся водитель отказался взять к себе в автомобиль окровавленного мужика, но пообещал прислать помощь. Лишь когда «Скорая» приехала и мужика стали укладывать на носилки, он перестал скулить, а вполне внятно начал жаловаться на то, что вот из-за какой-то паршивой собаки… Когда Женька услышала это, первым ее побуждением было отхлестать его по толстым щекам. Но, преодолевая это желание, уже не раз посещавшее ее еще во время пути, она просто склонилась над мужиком и прошипела ему в лицо:

— Заткнись! Если не заткнешься, я скажу, что ты пытался меня изнасиловать, а я защищалась. Кому скорее поверят — тебе, жирному пьянице, или такому ангелочку, как я?

И он заткнулся. Сверлил Женьку взглядом до тех пор, пока его не закатили на носилках в машину, но больше не сказал ни слова.

Сразу после того, как мужика увезли, Женька снова вернулась в лес, к скрывающейся там реке. Забравшись на низко склонившееся над водой дерево, она долго отмывалась — мыла лицо и руки, застирывала от крови одежду, заодно стараясь прийти по мере возможности в себя, прежде чем возвращаться домой. И никак не могла отделаться от запаха. Но в тот раз это был не запах крови, запомнившийся Женьке гораздо позже, а зловоние потного тела, смешанное с перегаром.