Оказывается, что есть. Как ему сказать о том, чем занимается Давид?

— Дело не в работе, дочка. Работа на человека накладывает совсем другой отпечаток.

— Мы не слышим друг друга, — созналась я и медленно опустилась на стул. — Всё очень сложно.

— Вначале пути всегда так бывает. Два совершенно разных человека. У вас разное воспитание, вкусы, взгляды на жизнь. Это нормально. Но, чтобы стать единым целым, нужно очень хорошо узнать друг друга. Пройтись по всем острым граням, чтобы понять. Слова словами, но всё закрепляется практикой. Ребенок сначала учиться ползать, затем ходить, а потом только бегать. Преодолевает неудачи. Снова и снова. Это в крови у человека.

Папа говорил правильные вещи, и в глубине души я придерживалась идентичной позиции. Но, кажется, я слишком близко к сердцу воспринимала каждую нашу с Давидом ссору. И в этом заключалась моя главная ошибка. А затем я допустила еще одну, когда не сдержалась и позволила себе расплакаться перед папой.

Мне эмоционально было очень сложно. Скандал. Какое-то время мы не видимся. Затем примирение. И кажется, что всё хорошо. Затем всё начинает повторяться. Претензии, недопонимание и слёзы.

— Ло. Каролина, девочка моя, — папа крепко обнял меня, а я вместо того, чтобы успокоиться, еще сильней расплакалась.

Я дорожила отношениями с Давидом и оттого каждое наше недопонимание било по мне больней, чем в предыдущий раз.

— Никогда не могла подумать, что любить может быть так больно и трудно, — сквозь всхлипы выдавила я.

— Тем ценней это чувство. Оно способно выжить даже тогда, когда уже всё кажется мертвым. Это просто поразительно.

— Ты говоришь так, будто всё еще удивляешься, — я посмотрела на папу заплаканными глазами.

— Да, удивляюсь, — кивнул он. — Сколько живу, столько и удивляюсь.

Я улыбнулась и вытерла слёзы рукавом домашней кофты. После долгого отсутствия Давида и нашей недавней ссоры внутри меня всё сжалось в большую тугую пружину. Она продолжала сжиматься, а затем резко расправилась и превратилась в слёзы.

— Всё хорошо, папа. Правда.

— Посмотри на меня, — папа убрал с моего лица спутанные пряди волос и стёр большим пальцем последнюю слезинку. — Это твоя жизнь, дочка. Твой опыт. Но если он тебя обидит, если причинит тебе боль…

— Пап…

— Пусть это будет неправильно и кардинально. Не имеет значения. Я не останусь в стороне. Ты — моя дочь. Я не хочу, чтобы ты страдала. И пусть Давид не думает, что я не сумею защитить. Учебник закроется, а кулак сожмется.

— Папа, не надо никаких кулаков. Ты же у меня не такой, — я выпрямилась и обеспокоено посмотрел на отца.

— Пусть и не такой. Это не имеет значения, — непоколебимо ответил он.

— Меня никто не обижает. Сама кого хочешь обижу. Просто временами трудно бывает. Но я справлюсь.

Папа ничего не сказал, только убрал мои волосы назад и поцеловал в лоб.

— Мне уже пора, — после длительного молчания произнес он.

Отец долго не выпускал меня из своих объятий, явно решив дождаться, когда я полностью успокоюсь. А я действительно успокоилась. Мне стало легче, когда эмоциональная пружина наконец разжалась. Всё же иногда поплакать тоже полезно. Особенно когда рядом родной человек, на которого всегда можно положиться.

— Ешь творог, он полезен, — преподавательским тоном проговорил папа.

— Слушаюсь, Александр Валерьевич, — я улыбнулась. — Идем, я тебя проведу.

— Сегодня выходная или снова на проекте до вечера будешь? — спросил отец, когда мы уже вышли на лестничную площадку.

— Сегодня выходной, но мы с ребятами всегда на связи, — я закрыла дверь.

— Ну а как самоощущение на работе? Нравится?

— Да. Работы много, конечно. Но, кажется, только сейчас я по-настоящему вошла в поток. А еще поняла, что мне нужно еще очень-очень многому научиться, подтянуть навыки. Особенно 3D-визуализацию. Шеф говорит, что свежих идей у меня много, есть с чем работать, нужен только опыт.

— Опыт со временем наработается.

Когда мы вышли на залитую солнцем улицу, я резко остановилась, потому что увидела Давида. Он направлялся в сторону моего подъезда. Я тут же посмотрела на папу. Он, немного нахмурившись, смотрел на приближающегося гостя. Я вновь ощутила ту уже почти забытую энергию, что моментально взвивалась между отцом и Давидом.

— Добрый день, — первым поздоровался Давид и подал моему папе руку.

— Добрый, — папа ответил крепким рукопожатием, продолжая смотреть Давиду прямо в глаза.

Никакого вызова или агрессии. Никаких претензий или пренебрежения. Папа просто подробно изучал Давида, мысленно делая для себя какие-то пометки.

— Каролина, — уже менее официальным тоном обратился ко мне Давид и приветственно кивнул.

— Привет, — робко ответила я.

— Давид, можно вам кое-что сказать? — вежливо, но уверено спросил папа.

— Да. Конечно, Александр Валерьевич.

— Каролина — всё, что у меня есть…

— Пап, — напряженно пробормотала я.

— Это ваша жизнь. Ваши отношения. Не имею привычки вмешиваться туда, куда не звали. И навязывать свое мнение не привык. Просто знайте, что я занимаюсь охотой. Для этого занятия у меня имеются соответствующие атрибуты. И пусть эти атрибуты будут предназначены исключительно для охоты. Намёк, я надеюсь, крайне прозрачный? — папа со своей прямой осанкой и расправленными плечами выглядел очень внушительно.

— Рад, что Каролина для нас одинаково важна, — Давид вежливо улыбнулся. В синих глазах не было ни тени недовольства или страха.

— Я поехал, дочка. Пока.

Когда папина машина плавно выехала со двора, я с облегчением выдохнула.

— Хороший у тебя отец, — Давид провел ладонью по затылку. — Всё по делу сказал.

— Думаешь? — я скрестила руки на груди.

— Я так же общался бы с кавалерами своей дочери. Может, даже жестче, чтобы нервы ей не мотали.

— Он просто догадался…

— Ты оправдываешься передо мной? — удивился Давид.

— Нет. Просто не хочу, чтобы ты думал, будто я жалуюсь, и сама ничего не способна решить.

— Ло, — тяжело вздохнул Давид. — Что-что, но ты можешь быть уверена я так точно не думаю.

— Снова миримся, чтобы потом снова поскандалить? — устало спросила я.

— Не люблю, когда мы скандалим, — Давид