Оля… Оленька… — Он запнулся, но остановить себя не смог, да и, видно, не хотел. — Мне кажется, Оленька, что я знаю вас давным-давно. Это о вас, думаю, мне говорила мама. «Настоящее чувство, сынок, — говорила она, — немногословно. Ты еще встретишь свою избранницу. Душа будет переполнена чувствами, а наружу вырвется лишь несколько обычных слов. Скажем, «как я рад»» или что-нибудь в этом роде. Вот и я хочу, Оленька…

Девушка, замерев, ждала эти слова. Но Алексей так и не смог их произнести. Смутившись, произнес:

— Хочу, Оленька, чтобы вы рассказали и о братьях Павла Романова. Как они воевали?

— Воевали здорово. Себя не щадили. Оба ранены были. Сначала Николай — в бедро. Потом Иван — в грудь. Об обоих фронтовые газеты писали. Но тут наоборот: вначале об Иване, затем о Николае. Сколько имели орденов и медалей? Сосчитать затрудняюсь. Иван был сержантом. Механиком-водителем тридцатьчетверки. Сгорел прямо в танке в сражении под Курском. Николай на фронте стал офицером, командовал ротой автоматчиков. Отличился при штурме Зееловских высот. Там и погиб в одном из последних победных боев…

Оля вздохнула. Помолчала. Спросила:

— Не наскучило?

— Что вы! А семья Николая?

— Так и не успел семью завести. Писал нашей бабушке. Правда, редко, но очень интересно писал. Об этих письмах гвардии лейтенанта Николая Романова узнали пионеры школы, которая находится в Группе советских войск в Германии. Они стали переписываться с бабушкой. Когда ее не стало, переписка заглохла. А жаль! Я хотела собрать письма Николая — их больше десяти — и отправить во Франкфурт-на-Одере, но мама почему-то не разрешает. Говорит: это наша личная память…

Оля опять умолкла, глядя в сторону станции.

— Это, наверное, за вами, Алеша, — показала она на уазик, который выезжал на привокзальную площадь.

— Не похоже, — покачал головой Алешин. — Уазик-то командирский. Слишком много чести для меня. Приехали, верно, за кем-то другим.

Однако уазик, пофыркав на подъемах, через минуту остановился почти рядом с ними. Из кабины выскочил лейтенант Губанов, весело отрапортовал:

— Здравию желаю, Алексей Дмитриевич! С прибытием вас! Командир вот, — он кивнул на машину, — за вами прислал.

— Добрый день, Игорь Олегович, — подал руку Алешин. — Я сейчас.

— Понятно, подождем, — сообразил Губанов, заметив девушку, и вновь исчез в машине.

Алешин подошел к Оле. Ей было грустно:

— Я не успела показать вам наш водопад.

— Мы еще побываем там, Оленька, — заверил Алешин. — Непременно посмотрим его. Если вы… если вы будете гидом.

— Хорошо, — улыбнулась девушка. — До свидания, Алеша.

— До скорой встречи, — уточнил он, задержав ее тонкие пальцы в своей крупной шершавой ладони. Улыбнувшись, добавил: — Я очень рад, что встретил вас.

Сказал и, не оборачиваясь, заспешил к машине, чувствуя, как наливаются краской щеки. Хотя фраза была и простой, но Алексей верил, что Оля поймет ее смысл. Для самого же Алешина эти слова значили то же, что и признание в любви…

После этой памятной встречи на станции Алешин зачастил в магазин. Забегал хотя бы на пару минут, на одну. Но непременно с цветком — едва распустившейся розой. Это стало традицией, о которой узнали многие. И все относились к ней с пониманием, тактом. Не лезли в душу, на спрашивали: «А почему?» Да и спрашивать не надо было. Все и так было написано на лице Алешина.

По-женски сдержанней, но, видимо, еще острей переживала эти короткие встречи Оля. Она бережно брала цветок и аккуратно ставила его в специальную керамическую плоскую подставку, втыкала туда же две-три заранее сорванные яркие травинки, колдовала над ними, добиваясь особой гармонии, потом поворачивала свое творение в сторону Алексея, односложно спрашивала:

— Икебана?

— Икебана! — отвечал он, радуясь жизни.

А жизнь не стояла на месте — развивалась по присущим ей законам. И постепенно теплые, дружеские отношения, установившиеся между Олей и Алексеем, переросли в чистое, ровное, нежное чувство. С обеих ли сторон? Об этом Алешин не мог сказать наверняка. Но наверняка знал, что с его стороны — именно так.

В один из славных воскресных дней они побывали у водопада, который Алексей так и не смог увидеть в тот давний день знакомства с Ольгой.

Водопад был в самом деле хорош. Хотя и не естественный, а рукотворный, он был сооружен умелыми людьми, имеющими вкус и чувство красоты. С высоты нескольких метров в широкую, облицованную цветной керамической плиткой ванную ниспадали потоки воды, сверкая на солнце всеми цветами радуги. В сочной зелени деревьев, кустов сирени и жасмина летали птицы, бабочки, пчелы…

Любуясь этим дивным уголком природы, облагороженным заботливой рукой человека, Оля положила голову на плечо Алексея. Он поцеловал ее. Впервые. И она не противилась ему. Лишь закрыла глаза, почувствовав, как вспыхнули щеки.

Новое, еще ни разу не переживаемое чувство охватило Алексея. Он нежно обнял голову девушки пылающими, как сам ощущал, ладонями, медленно и ласково повернул голову к себе, прикоснулся губами к глазам, к щеке и, задыхаясь от вдруг нахлынувшего на него счастья, стал целовать, целовать ее…

— Как я рад, Оленька… Как люблю тебя… Как я жду, когда ты согласишься стать моей женой…

Девушка замерла, прижалась к нему и… заплакала. Он встревожился, хотел заглянуть ей в лицо, утешить, зацеловать мокрые от слез глаза, но она спрятала лицо на его груди и шептала только одно: «Не надо, не надо, не надо…»

Но почему не надо? И до сих пор, хотя уже минуло немало времени, он так и не понял. В тот день Оля не дала ему, Алексею, ясный ответ на его предложение. Все должно было решиться в очередное воскресенье. «И вот на тебе — уехала!» Алексей не находил себе места — нервно мерил комнату широкими шагами: «Как же так? Что теперь делать?»

Не найдя ответов, еще раз пошел к дежурной по общежитию. Спросил, ни на что, собственно, не надеясь:

— Тетя Нюра, а на словах девушка ничего не передавала?

— Передавать не передавала, соколик, а что-то такое сказала… Погоди, дай бог вспомнить.

— Ну, тетя Нюра, что? — торопил Алешин. — У меня, можно сказать, судьба решается… Что?

— Судьба, соколик, в твоих руках. И, может быть, в ее тоже… Вот, вспомнила! Но не мне говорила. И не тебе. А сама себе. Тихо так, задумчиво: «Если любит — придет».

«Любит — придет! Любит — придет!» — повторял Алексей, шагая в комнату и пытаясь понять смысл этих слов. Уже у самой двери его вдруг осенило: «Понял!» Оля хочет, чтобы я приехал и попросил ее руки у мамы. «Как же я, чудак, сразу не догадался? Конечно же, приду! Машины не будет — пешком дойду… Ай да молодец, тетя Нюра!»

Он быстро вернулся к дежурной.