– Именно вы возглавляете организацию, – убежденно продолжал Дронго, – куда успели завербовать и своего помощника, и комиссара полиции. Именно вы приказали испугать меня в итальянском ресторане, чтобы я отсюда быстрее уехал. Поняв, что это просто невозможно, вы отдали приказ о проведении операции. Я еще два дня назад обратил внимание, как подробно и точно вы запомнили всех, кто находился в вагоне. Это было свидетельство не в вашу пользу, господин еврокомиссар. Ведь вы были заняты чтением бумаг и подготовкой к этой конференции. Откуда тогда такая скрупулезная внимательность при поездке в вагоне?

Гиттенс молчал.

– Потом этот импровизированный допрос в отеле, когда вы все время смотрели на часы. Вы точно знали время и место взрыва. Было понятно, что вы не очень хотите туда возвращаться. Спешить вам не имело смысла. И комиссар всячески вам помогал затягивать время. Но потом появился Жильсон, он сообщил, что все готово. Именно он, очевидно, и руководил закладкой бомбы. Причем все было рассчитано так, чтобы вы не пострадали. А потом вы нарочно поцарапали себе руку в двух местах и объявили, что во всем виноваты руководство отеля и служба безопасности конференции, которые не смогли обеспечить полную безопасность.

– Никогда не слышал более откровенного бреда, – осторожно сказал Гиттенс, стараясь, чтобы его не услышали в коридоре.

– Разумеется. Только Жильсон сам не мог принимать таких решений. Он явно получал указания от вас лично. И знаете, как это легко доказать? Просто забрать телефон Жильсона и попросить с них все распечатки разговоров за последние два дня. И тогда ваша вина будет неоспоримо и наверняка доказана. И ваши переговоры в вагоне экспресса, когда вы приказали немедленно действовать. И конечно, ваши переговоры с Жильсоном в тот самый момент, когда он выдвигал свои условия. Вы можете попытаться стереть или заблокировать информацию по вашему телефону. Но уже невозможно скрыть факт самих разговоров между вами и вашим помощником.

– Мы беседовали с ним ежедневно и на разные темы, – попытался возразить Гиттенс.

– Не сомневаюсь, что слишком часто и действительно на любые темы, – согласился Дронго. – И тем не менее ваши переговоры именно в те минуты, когда решалась судьба организации, показалась мне достаточно спорной. И очень странной, господин еврокомиссар. Телефоны уже изъяли, и их теперь проверяют. Даже если вы теперь решите уничтожить свой телефон.

– У вас все?

– Нет, не все. Вчера вечером меня отвезли в полицейской машине комиссара ван Лерберга. Мы приехали в какой-то дом, где нас уже ждал Жильсон. Потом выяснилось, что они оба не имеют полномочий для решений моих проблем. И они отправились куда-то звонить. Я видел из окна, как появился Жильсон, который и приказал Теофилу убрать своего руководителя. Что тот и сделал, немного поколебавшись. А ваш помощник таинственным образом исчез. Таким образом, был устранен один человек, знавший про вас достаточно много, и сбежал второй, который тоже мог рассказать массу интересного. Но вы не позволили этому случиться. Я думаю, вы не будете отрицать, что именно вы были фактическим руководителем этой организации. Я не поленился и просмотрел вашу биографию, господин еврокомиссар. Вы всегда считались ультраправым политиком и двадцать лет не могли попасть даже в парламент собственной страны, пока ваша маргинальная группа не объединилась с другими мелкими группами подобного толка в одну партию. На выборы в Европарламент вы получали два мандата. А потом во время распределения мест среди еврокомиссаров было принято решение о выделении вам одного места. Учитывая, что президентом Евросоюза является бельгиец Ромпье, Европарламент решил передать одно место еврокомиссара именно вашей стране. А уже ваш местный парламент выставил именно вашу кандидатуру. Вы, конечно, не Схюрман, вы гораздо опаснее. Он только болтает, а вы действуете. Было понятно, что вы не очень позитивно относитесь к вопросам расширения Евросоюза. Вы были в свое время категорически против приема Румынии и Болгарии. Что уж говорить о турках. Я намеренно попросил прислать мне данные по вашему голосованию в Европарламенте за последние годы. Очень интересные таблицы. Если хотите, могу их вам оставить, копии есть у меня. Вы просто сознательно провоцируете бельгийских мусульман и азиатов на различные эксцессы.

– Не нужно мне ничего показывать, – отмахнулся Гиттенс, – я прекрасно помню, как и когда я голосовал. И за кого я голосовал, тоже помню. Все ваши рассуждения ничего не стоят. Вы ничего не сможете доказать. Даже если Теофил начнет давать показания. Я его не знаю и никогда про такого не слышал.

– А если успеют арестовать вашего бывшего помощника? – поинтересовался Дронго.

– Не успеют, – процедил Гиттенс.

– Значит, его тоже успели убрать по вашему приказу, – понял Дронго, – или он успел удрать далеко из Европы.

– Мне надоели ваши беспочвенные обвинения, господин эксперт, – поправил очки и выпрямился Гиттенс, – пока у вас ничего нет, вы не имеете права разговаривать со мной в таком тоне. И поэтому я прошу вас покинуть мою палату.

– Обязательно, – согласился Дронго, – но телефоны все равно будут проверять. Вам лучше заранее подать в отставку и остаться рядовым членом парламента Бельгии или Европарламента. Так будет лучше для вас.

– Я сам знаю, что лучше и что хуже, – прошипел Гиттенс, – вы все равно ничего не сможете доказать. Все это одни умозаключения. Я мог звонить в день по сто раз моему помощнику. И если случайно совпадают время, факты, примеры, то я в этом виноват меньше всех.

– Конечно, – согласился Дронго, – и я пришел сюда совсем не для того, чтобы вас обвинить. А совсем по другому делу.

Гиттенс поднял голову, прислушиваясь.

– Вы уже успели найти мое «слабое место» и похитили госпожу Мадлен Броучек, – продолжал Дронго. – Это был достаточно опасный и очень непредсказуемый шаг. Она замужняя женщина и уже успела вернуться вместе со своим супругом в Париж. Вы меня понимаете? Я пришел официально вас предупредить, господин Гиттенс. Если с головы этой молодой женщины упадет хотя бы один волосок, я соберу пресс-конференцию и расскажу о своих подозрениях.

– Вам не поверят, – хрипло произнес Гиттенс.

– Возможно. Но непоправимый ущерб вашей репутации будет нанесен навсегда. И еще одно обстоятельство. Если с Мадлен Броучек произойдет какое-нибудь серьезное несчастье, то вполне возможно, что никакой пресс-конференции просто не будет. Я возьму оружие и пристрелю лично вас при любой удобной возможности. Выбирать вам, господин еврокомиссар.

– Уходите, – повторил Гиттенс, – я ничего не понял из того, что вы здесь наговорили.

– Но хотя бы выслушали. И последнее. Кроме меня, в мире есть еще несколько экспертов подобного масштаба и опыта. Я послал всем запечатанные конверты, которые попросил вскрыть в случае моей неожиданной смерти. Это будет посильнее пресс-конференции, господин Гиттенс.

– Я вас понял, – наконец выдавил Гиттенс, – можете уходить. И не беспокойтесь за свою молодую пассию. Никто ее и пальцем не тронет. Она никому не нужна. Как и вы, господин эксперт. Все плохое, что могло случиться, уже случилось.