повсеместное обострение национализма не дает оснований верить в немедленное распространение революции на несколько крупных стран.

Таким образом, противоречие между методом анализа, выработанным Марксом, и революционными чаяниями, которые он провозгласил, сегодня кажется еще острее, чем в его время. Что из этого следует? Что марксизм надо пересмотреть? Но нельзя пересмотреть то, чего не существует. А марксизма никогда не было; было лишь некоторое количество несовместимых друг с другом утверждений, одни из которых были более обоснованными, другие менее. И, увы, наиболее обоснованные из них наименее приятны28. Еще нас спрашивают, должен ли такой пересмотр сохранять революционный характер? Но что понимать под словом «революционный»? Это определение может быть интерпретировано по-разному. Быть революционером – значит ли это ожидать в скором будущем некой благотворной катастрофы, разрушения, которое, воплотив на этой земле часть обетований Евангелия, даст нам наконец общество, где последние станут первыми? Если так, я – не революционер, ибо такое будущее (которое лично меня, впрочем, устроило бы) если не полностью невозможно, то очень маловероятно; и я не думаю, что кто-то сегодня может иметь серьезные и прочные основания быть революционером именно в этом смысле.

Или же быть революционером – значит призывать в желаниях и приближать делами все, что может, прямо и косвенно, облегчать или устранять бремя, подавляющее массы людей, оковы, оподляющие труд, отвергать обманы, посредством которых пытаются прикрыть или оправдать систематическое унижение огромного большинства? В таком случае надо говорить об идеале, о ценностном суждении, об устремлении воли, а не об интерпретации истории и социального механизма. Революционный дух, понимаемый в этом смысле, так же древен, как само угнетение, и будет жить столько же, сколько и оно, и даже больше, ибо, если оно исчезнет, этот дух должен быть сохранен, чтобы не позволить этому угнетению возобновиться. Он вечен; он не нуждается в пересмотре, но может обогащаться, оттачиваться, и, кроме того, его следует очищать от всяческих посторонних вкраплений, способных его обезличить и исказить. Этот вечный дух протеста, который вдохновлял плебеев Рима, который воспламенял почти в одно и то же время флорентийских чесальщиков шерсти, английских крестьян и ремесленников Гента, – что можно найти соответствующего ему в трудах Маркса? Вот то, что почти забыто так называемыми марксистами: прославление производительного труда, понимаемого как высшая деятельность человека; утверждение, что лишь то общество, в котором акт труда даст возможность проявления всех человеческих способностей, где трудящийся будет поставлен на первом месте, воплотило бы полноту человеческого величия. У Маркса, в его юношеских сочинениях, можно найти относительно труда строки, полные лирического чувства; находим мы их и у Прудона; есть они и у поэтов – у Гёте, у Верхарна. Эта новая поэзия, свойственная нашему времени и являющаяся, возможно, главной выдающейся его чертой, не должна быть утрачена. Пусть угнетенные услышат в ней призыв из своего отечества, которое зовется надеждой.

Однако марксизм тяжко исказил дух протеста, в прошлом веке сверкавший столь чистым блеском в нашей стране. Он примешал к нему одновременно псевдонаучную мишуру, мессианское витийство и разнузданность аппетитов, которые его извратили. Совершенно недопустимо уверять рабочих, будто «наука с ними». Наука для них, как, впрочем, и для всех в наши дни, это загадочная мощь, которая в течение одного века преобразила лицо земли посредством промышленной техники. Когда им говорят, что «наука с ними», они верят, что прямо сейчас будут обладать неисчерпаемым источником могущества. Но ничего такого у них нет. У коммунистов, социалистов, синдикалистов разных оттенков нет более ясного и более точного знания о нашем обществе и его механизме, чем у буржуа, у консерваторов или фашистов. Даже если бы рабочие организации обладали превосходством в каком-то знании, которым они не владеют ни в коей мере, этот факт не давал бы им в руки необходимых инструментов действия: наука в практическом смысле – ничто без технических ресурсов, и она не дарит их, а лишь позволяет ими пользоваться. Еще большей ложью было бы утверждать, будто наука позволяет предвидеть скорый триумф рабочего дела; это совсем не так, и в то, что это так, нельзя даже искренне верить, если не зажмуривать упрямо глаза. Ничто также не позволяет убеждать рабочих, будто у них есть некая миссия, или, как говорил Маркс, «историческая задача», что им надлежит спасти мир. Нет ни единой причины приписывать им такую миссию в большей степени, чем рабам античности или крепостным крестьянам Средневековья. Как рабы, как крепостные, они несчастны, несправедливо несчастны; хорошо, что они защищаются, было бы прекрасно, если бы они освободились; больше об этом сказать нечего. Те иллюзии, которыми их пичкают, на языке, жалким образом смешивающем общие места религии с общими местами науки, для них пагубны. Ибо эти иллюзии внушают им веру в то, что все пойдет как по маслу, что их подталкивает в спину современный бог, которого зовут Прогрессом, что современное провидение, которое называют Историей, сделает за них главную часть усилий. И наконец, ничто не позволяет им обещать, в итоге их освободительных усилий, наслаждения и власть. Поверхностная ирония принесла много зла тем, что дискредитировала возвышенный идеализм, почти аскетический дух социалистических групп начала XIX века; единственное, к чему она привела, это оподление рабочего класса…29

(Рукопись обрывается.)

Существует ли марксистское учение?

(1943)

Многие люди объявляют себя или противниками, или сторонниками, или умеренными сторонниками марксистского учения, при этом почти не допуская возможности задаться простым вопросом: было ли у Маркса учение? Мы не можем себе представить, что какая-то вещь, вызвавшая столько споров, может не существовать. Тем не менее такие случаи нередки. Вопрос стоит того, чтобы его поставить и изучить. После тщательного изучения, возможно, найдутся основания ответить отрицательно.

Мы в целом согласны с тем, что Маркс материалист. Он не всегда им был. В юности он первоначально разрабатывал философию труда в духе, очень близком к духу Прудона. Философия труда не является материалистической. Она располагает все проблемы, связанные с человеком, вокруг действия, которое, будучи прямым и реальным воздействием на материю, заключает в себе отношения человека с противостоящим термином. Противостоящий термин – это материя. Человек не сводится к материи, он противостоит ей.

На этом пути молодой Маркс не приступил даже к наброску наброска. Он не сделал почти ничего, кроме нескольких указаний. Хотя Прудон, со своей стороны, тоже оставил всего несколько проблесков среди обильного тумана. Подобную философию еще предстоит создать. Возможно, она необходима. Возможно, она является особенной потребностью именно для нашего времени. Ряд признаков показывает, что в прошлом веке приготовлялся ее