считался лучшим в городе, они его обожали. Они мне сообщили, что их старший сын, мой ровесник, защитил в Оксфорде докторскую диссертацию по экономике. Я сказала: Прекрасно. Я помню, как этот сын, Герхард, дразнил меня в первом классе, когда я опи́салась на уроке. Он называл нас с Джули лесбиянками, потому что мы вечно ходили за ручку. Он рисовал свастику у себя на джинсах и на обложках тетрадей. Теперь он живет в Лондоне, говорит мне его мать, и работает политическим обозревателем. Ему платят за его мысли. Подумать только! Каждый раз, когда он читает лекцию, ему сразу, буквально на следующий день, предлагают место профессора в том или ином университете. Очень даже заманчивые предложения, смеется она. Но он, разумеется, в первую очередь думает о жене и о детях. Его жена занята собственной карьерой, она куратор Британской галереи Тейт и посол в Руанде, а их дети учатся в хороших школах – где общаются с отпрысками королевских кровей, ни много ни мало, – и они не хотят никуда уезжать.

Э… Я не знала, что на это сказать.

Кстати, он был на концерте Эльфриды. В Лондонской филармонии. Говорил, это было божественно. К счастью, наши церковные старейшины больше не запрещают музыкальные инструменты в общине. И мы, между прочим, всегда поддерживали ее игру на пианино. Когда мы с твоей мамой встречались на почте, мы смеялись по поводу вашего спрятанного пианино, и я всегда ей говорила, что Эльфрида должна продолжать заниматься, потому что у нее настоящий музыкальный дар. Бог привечает таланты, даже если старейшины не одобряют. Подумать только, я тоже внесла малый вклад в ее славу! Мне кажется, Герхард был в нее влюблен. Правда, милый? Последний вопрос был адресован ее мужу.

А? Что? – сказал он.

Она закатила глаза и опять обратилась ко мне: А ты чем занимаешься?

Да так, в общем, ничем, сказала я. Учусь достойно проигрывать.

В приемную вышла мама, такая уставшая, каким вообще может быть человек, оставаясь при этом живым. Она тепло поздоровалась с парой из Ист-Виллиджа. Дружелюбно, но чуть настороженно. Они сказали, что им очень жаль, что с Тиной случилась такая беда. Спасибо, ответила мама, с ней все будет в порядке. (Она добавила что-то на плаутдиче, и они одобрительно закивали.) Врачи говорят, что ей вряд ли понадобится операция. Просто ей подберут определенные сердечные препараты.

Потом пришел Ник. Он только сейчас узнал о тете Тине. Он был в голубой рубашке с пятнами от пота под мышками. Сам весь взъерошенный, на подбородке – пятно, то ли кровь, то ли кетчуп. Воротник с одного бока стоял торчком. Он напоминал первоклассника, который самостоятельно, без маминой помощи собрался в школу.

Боже правый, сказал он и обнял нас с мамой. Как она? Мама заново повторила все то же, что уже говорила знакомым из Ист-Виллиджа. Какой кошмар, сказал Ник. Эльфи все еще в реанимации? – спросила мама. Да, сказал Ник, я только что был у нее. Погодите, сказали знакомые из Ист-Виллиджа, Эльфрида в реанимации? Что с ней случилось?

Она перерезала себе вены и выпила яд, сказала мама. Мы с Ником изумленно уставились на нее. Ее горло закрылось, но она не умерла, сказала мама. Не в этот раз. Наверное, с ней тоже все будет в порядке. В итоге все будут жить. А вы здесь какими судьбами?

Мы с Ником подождали еще пару минут, а потом я решила, что пора прекращать эту безумную вакханалию. Мам, поедем домой. Тебе нужно отдохнуть. Я знала, что мама начнет возражать. Она была на взводе, боевая, как черт, и готовая затоптать любой крошечный уголек доброты и надежды. Я не устала, сказала она. Но наверное, отдохнуть нужно тебе. Она то ли капризничала, то ли являла собой великолепный образчик дерзкого вызова всемогущей судьбе.

Ник сказал, что зайдет к тете Тине, а потом еще немного побудет с Эльфи. Может быть, почитает ей вслух или тихонько сыграет на гитаре. Есть какие-то новости от ее доктора? – спросил он. Не знаю, сказала мама. Я бы ему позвонила, но, как я понимаю, в гольф-клубе «Куарри Оукс» нет сотовой связи.

У нее что-то с горлом, сказала я. Да, сказал Ник, я знаю. Как думаешь, что это может быть? Я сказала, что я не врач и откуда мне знать? Может быть, это какая-то инфекция, и ей сейчас больно говорить. Потом мы замолчали. Чуть погодя мама сказала, что надо бы позвонить детям Тины. Да, сейчас мы поужинаем где-нибудь, потом вернемся домой и всех обзвоним, сказала я. Ее состояние стабильно, да? Так сказал врач? Да, кивнула мама. Ее просто подержат в больнице до завтра, чтобы понаблюдать. Ник сказал, что он мне позвонит, если будут какие-то новости об Эльфи. Я потянула маму за рукав, как пятилетний ребенок. Пойдем. Пора выбираться из этого мрачного места. Это верно, сказала мама.

Я помахала на прощание знакомым из Ист-Виллиджа и попросила передать привет их успешному сыну. Они пожелали скорейшего выздоровления Тине и Эльфи.

Мама, кажется, их не расслышала и ответила невпопад: Еще увидимся!

Пришло сообщение от Норы: Какой-то дядька в костюме пришел к нам домой и спросил, все ли у нас хорошо. Сказал, он твой друг. Ты теперь стала свидетельницей Иеговы? Как Эльфи?

Мы с мамой ехали по Коридон-авеню. Как у тебя настроение? – спросила она. Вроде нормально, сказала я. Мне хотелось сказать ей, что я умираю от ярости и чувствую себя виноватой за все: что в детстве я просыпалась с утра пораньше, и все во мне пело, и мне не терпелось выскочить из постели и умчаться из дома в волшебное царство, которым был для меня мир, что пылинки, плясавшие в лучах солнца, дарили мне настоящую, неподдельную радость, что мой блестящий, сверкающий золотом велосипед с очень высокой «девчачьей» спинкой седла тоже дарил настоящую радость, от которой захватывало дух: от того, что он такой классный, от того, что он мой, – и во всем мире не было человека свободнее, чем я в девять лет, а теперь я просыпаюсь и первым делом напоминаю себе, что контроль – это иллюзия, и стараюсь дышать глубоко и спокойно, и считаю до десяти, отгоняя паническую атаку, и тихо радуюсь про себя, что мои собственные руки не задушили меня во сне. Пришло еще одно сообщение от Норы: Теперь у нас муравьи-плотники. Древоточцы. Я написала в ответ: Плотники нам очень кстати. Пусть починят входную дверь.

Мама похлопала меня по ноге. Не пиши за рулем, солнышко. Я ничего не ответила. Мама сказала что-то вроде: И это пройдет.