твоя жена, что я твоя. И я хочу, чтобы это так и оставалось и чтобы ты тоже был счастлив. Поэтому я прошу тебя…

Кощей приложил палец к ее губам.

– Я сказал, пока довольно об этом. – Он погладил ее по щеке и произнес почти по слогам: – Ты невозможная. И не думай, что ты такая уж обыкновенная. Видела б ты себя там…

Василиса вздохнула.

– И это пугает меня, – призналась она. – То, что такая я понравилась тебе больше. А что, если тебе станет меня мало? Мало моей силы, моей красоты, всего… Уже совсем скоро я начну стареть. Мы оба это знаем, что тогда?

– Нет, нет… – Кощей погладил ее по голове. – Мне никогда не будет тебя мало. Дело не в силе и не во внешности. Дело в самой тебе. Ты как… как свеча. Я подумал об этом давно. Знаешь, так бывает, заблудишься зимой в пургу и думаешь, уже все, и тут видишь огонек вдали и понимаешь – там изба, там тепло, там спасение. Ты этот огонек. Ты мое спасение. Ты можешь совсем лишиться сил, это ничего не изменит. Не думай так, пожалуйста. И не думай, что я так легко сдамся и отпущу тебя. Я обязательно что-нибудь придумаю. Я не могу тебя потерять. Если ты погаснешь, я заблужусь окончательно…

Василиса шмыгнула носом и только тут поняла, что у нее по щекам текут слезы.

– Ну вот, – прошептала она, – подушку тебе намочила…

Кощей вырвал ни в чем не повинную подушку из-под ее головы и отбросил в сторону. И наконец поцеловал.

На этот поцелуй Василиса ответила уже в полной мере.

* * *

Порог Конторы на следующее утро Василиса переступила, будучи почти спокойной. Она бы с удовольствием осталась дома и не выпускала из него Кощея еще минимум неделю, но уже в шесть тридцать утра он подскочил по будильнику (будто бы они не легли наконец спать буквально за два часа до этого) и отправился кормить собак и собираться на работу. Кощей настаивал на том, чтобы она не ходила на работу и отдохнула, но Василиса решила иначе: сидеть дома в одиночестве она сейчас бы точно не смогла. Нужно было отвлечься.

С утра ее решение уйти с Кощеем в Навь напугало ее, но она все так же была уверена, что оно единственно верное.

За этими размышлениями на входе в Контору ее и поймал Баюн.

– Кощеева! – рявкнул он вместо приветствия, да так, что Василиса подпрыгнула. – Рад, что ты в порядке и решила не отсиживаться за спиной мужа. У нас пополнение, как раз по твоей части, идем.

Пытаясь сообразить, о чем может идти речь, Василиса послушно проследовала за начальником в его кабинет. Там обнаружился Сокол – он сидел за столом Баюна и выглядел неважно и помято, будто тоже всю ночь не спал, но по каким-то менее приятным причинам. Стакан с водой он сжимал так, словно тот был спасательным кругом в бушующем океане. А еще там был… Василиса замерла на пороге. Свет падал из окна, освещая затянутую в льняную рубаху спину юноши и его пшеничные волосы чуть ниже плеч. Сердце пропустило удар. Она протянула руку, готовая позвать, но…

– Знакомься, Василиса, Елисей, – представил его Баюн.

Юноша обернулся, и наваждение спало. Разумеется, это не мог быть ее сын. Тому сейчас было около сорока, он был суровым взрослым мужчиной, в котором она порой с трудом угадывала знакомые черты. И тем не менее на мгновение Василиса поверила. Наверное, что-то отразилось в ее лице, потому что Баюн внимательно посмотрел на нее и хмыкнул, но, хвала богам, не стал задавать вопросов.

Кощей был прав: ей стоило остаться дома. Когда она уже научится его слушаться?

– Елисей, это Василиса Петровна, наш специалист по адаптации. Она ответит на твои вопросы об этом мире, если таковые возникнут. Сокол, твой вердикт.

Сокол тяжело вздохнул, и Василиса, еще раз внимательно приглядевшись к нему, поняла, что у него похмелье. Это открытие вызвало новое потрясение: по заверениям Насти, он отлично знал свою меру и серьезно к ней относился. Насте Василиса верила. Значит, решила она, все из-за вчерашнего. И ощутила новый приступ вины, но пообещала себе, что обязательно извинится еще раз и еще… Будет просить о прощении до тех пор, пока ее совесть хоть чуть-чуть не угомонится. В конце концов, Василиса прекрасно понимала: извинения не исправят то, что она натворила, и все это в большей степени нужно ей самой, чтобы заглушить вину. О том, как теперь смотреть в глаза Насте, она старалась не думать. Но благодаря Соколу они все остались живы. Не приди он на помощь, Марья бы не выронила цветок и Василиса бы сейчас здесь не стояла. Никто бы не стоял.

– В общем, так, – наконец сказал Сокол, и все замерли, готовясь услышать решение.

Но вместо того чтобы огласить его, глава Отдела магической безопасности осушил стакан и повел над ним рукой, наполняя заново. Воды в стоящем рядом графине при этом убавилось, как, судя по всему, и уважения со стороны молодца Елисея, который смотрел на Финиста со смесью недоверия и ужаса, пока еще не успевшего перерасти в омерзение, но уже близко к тому подошедшего.

– В общем, так, – повторил Сокол, – для Отдела он не годится. Прости, парень, я не сомневаюсь, что ты отлично сражаешься на мечах, но мы тут это редко делаем, нам чаще пригождается владение магией, а ты, уж не в обиду сказано, человек.

– Не в обиду! – задохнулся паренек. – Да это… это… дис-кри-ми-на-ция! Вот что это такое! На Буяне меня предупреждали! Да, я человек! И горжусь этим! Я многое умею! И готов это доказать!

– Не сомневаюсь, – отстраненно кивнул Сокол, явно думая при этом о чем-то своем. – Но я несу ответственность за тех, кто идет за мной, и должен быть уверен в них. И в том, что в нужный момент они без лишних вопросов выполнят приказ, тоже. При Отделе есть Академия боевых магов, но без силы тебе там будет сложно. Впрочем, если хочешь себя испытать и показать… Срок обучения – четыре года.

– Четыре года? – неверяще прошептал Елисей.

– И кто тут был готов что-то доказывать? – поморщился Сокол. – В общем, я свое слово сказал, а теперь мне надо идти, работы много.

Он снова осушил стакан, тяжело поднялся и двинулся к выходу.

– Финист! – окликнул его Баюн. – Стакан верни, он казенный. И зайди ко мне сегодня вечером, как окончательно отпустит. Понял?

– Понял, – мрачно отозвался Сокол, впечатал стакан в стол и наконец покинул помещение.

Баюн тяжело вздохнул, глядя ему вслед. Василисе происходящее нравилось все меньше и меньше.

– Елисей, подожди в приемной, – продолжил раздавать указания Баюн.

Юноша вспыхнул праведным негодованием, но под тяжелым взглядом начальства быстро скис и ретировался. Когда за ним закрылась дверь, Баюн перевел взгляд на Василису.

– Не лезь к Соколу – все с ним будет в порядке, ты тут ни при чем. Это раз. Мальчишку надо взять в оборот и куда-нибудь приставить так, чтобы он преисполнился ощущением собственной значимости, но при этом никому не смог навредить. Это два. И три. Ты сама-то как? И что с цветком?

Василиса пожала плечами.

– Цветка больше нет. А со мной все хорошо.

– Хорошо! – фыркнул Баюн. – Скажи еще, что не держишь зла на этого идиота, которого по недоразумению до сих пор называешь своим мужем.

– Не держу, – ответила Василиса, – и называю его своим мужем с гордостью. Мы все совершаем ошибки, и я готова разделить с ним ответственность за эту. Не оправдываю его, но не думай, что я не встану на его сторону. Здесь ты моей поддержки не найдешь.

– Ты безумна, – пробурчал Баюн. – Никогда тебя не понимал. Вы светлые все такие: любовь, принятие, прощение… Но ты – это совершенно другая история. Ты его меняешь. Я знаю его не один век, а ты с ним всего ничего, но за годы с тобой он изменился. Если бы сам не видел, никогда бы не поверил. Но, Василиса, невозможно сделать из темного светлого. Тем более из него. Помни об этом.

Василиса закатила глаза и решила впредь всегда – всегда! – слушаться Кощея. Сказал: «Оставайся дома!» – значит, надо остаться дома.

– Не желаю это обсуждать, – ответила она. – Наш брак касается только нас двоих. Хочешь отчитать Кощея, скажи ему все это в глаза. Хочешь отчитать меня, говори прямо. А если нет, то закроем эту тему, и лучше объясни, кто этот мальчишка.

– Отчитывать