в случайно попавшейся землянке, потом нашла меня… Да даже если не брать все это в расчет… Не она дала Василисе яблоко. Тот, кто сделал это, сумел обойти охранный заговор на ее кольце. Я проверил его, пока оно было у меня. Оно работает исправно и вчера подало сигнал. Марья не преминула бы похвастаться. Но она ничего не сказала, а значит, даже об этом не знала.

В голосе Кощея прорезались злые нотки, обереги вокруг Сокола нагрелись и заискрились, и он подался вперед и выдернул из рук Кощея кружку, приводя его в чувство.

– Темным больше не наливать, – констатировал Сокол, – а то разнесешь тут все, не совладав с эмоциями. А третью смерть за сегодня я могу и не пережить, уж ты-то меня вряд ли станешь спасать.

Кощей сжал кулаки, и обереги успокоились.

– Ты прав, – качнул головой он, – и вообще мне пора домой, не хочу оставлять Василису одну надолго. Она спит сейчас, но вдруг что.

– Вот так и становятся подкаблучниками, – мрачно усмехнулся Сокол.

– У каждого туда свой путь, – парировал Кощей.

– Туше. Так что там с помощником?

– Понятия не имею, как его искать. Я уже возвращался к землянке, но магического следа нет, скорее всего, он прибрался за собой. Но он меня беспокоит. Я хочу, чтобы ты поразмыслил над этим.

– Ушам не верю, – протянул Сокол, откинулся на спинку кресла и сделал очередной глоток из стакана. – Ты учишься на собственных ошибках. Какое редкое качество!

В этот раз обереги не сработали, но одна из теней оторвалась от складок одежды Финиста и выбила стакан из его рук, подхватила в полете, поставила на стол и истлела.

– Светлым тоже пора заканчивать, – резюмировал Кощей. – И вообще, брось ты все это. Настасья любит тебя, иначе бы ее обереги не срабатывали, она ж не ведьма. Да и любой, кто хоть раз видел вас вместе, подтвердит, что вы идеальная пара. Она просто устала, и вам надо поговорить. Надави на Баюна, пусть даст тебе отпуск, отправь дочь к старшим детям, проведи время с женой. Она отдохнет, успокоится, и у вас все наладится.

– И когда это ты заделался семейным психологом? – прищурился Сокол.

Кощей улыбнулся.

– Жизнь долгая, чему только не научишься.

Финист подавил вздох. По его мнению, после сегодняшней ночи Кощей был последним, кому стоило рассуждать о правильном поведении в браке. Да и его с Василисой пятнадцать лет против их с Настасьей шестидесяти явно проигрывали. Но, как показывала практика, иногда вопрос был вовсе не в сроках.

Кощей встал из-за стола.

– Спасибо за мед. Выше всяких похвал.

– А ты? Как собираешься все налаживать? – спросил Сокол, испытующе глядя на него.

– А у меня и так все хорошо, – ответил Кощей и вышел за дверь.

Финист усмехнулся, покачал головой и снова потянулся к стакану. Он переоценил Кощея: до того, чтобы учиться на всех своих ошибках, ему явно было далеко.

* * *

Домой Сокол завалился ближе к полуночи. Едва не сшиб вешалку в прихожей, зашикал сам на себя: так можно и дочь разбудить. Настя вышла из спальни: растрепанная, завернутая в халат поверх сорочки, с красными глазами и бледным лицом.

– Я думала, ты не вернешься, – ровно сказала она.

– Правда решила, что так легко от меня избавишься? – улыбнулся Финист,

– Были основания, – пожала плечами Настя, потом прищурилась, присмотрелась внимательнее. – Ты что, пьян?

– Вдрызг, – подтвердил Сокол, решив не отрицать очевидное. Тем более, этот вопрос сегодня явно лидировал – Настя была третьей, кто его задал. И раз уж он начал говорить правду, то решил идти до конца: – И если ты мне сейчас не поможешь, то я упаду прямо тут.

– Всемогущие боги. – Она потерла пальцами переносицу, то ли понарошку, то ли взаправду решая, бросить его отсыпаться на придверном коврике или все же помочь дойти до кровати. Многолетняя преданность победила, она подошла ближе. – Обопрись на меня, разувайся. Да тише ты! Разбудишь Яру – поколочу.

Сокол с трудом избавился от обуви, не удержался и прижал Настю к себе, уткнулся носом в ее макушку и шумно вдохнул. Настя пахла чем-то звонким, почти девчачьим, озорным и неуловимым, что вызывало у него улыбку даже спустя шестьдесят лет брака. А еще Настя пахла домом, в котором его ждали.

– Вот и Баюн то же самое сказал, – прошептал Сокол. – Нашел меня… По запаху, наверное… Приказал идти домой, а то, говорит, тебя жена побьет – и права будет, а ты ценный сотрудник, тебе завтра на работу… Только он не знает ничего, ты у меня такая хорошая, ты меня бить не будешь… Полбутылки меда утащил, мол, в целях спасения персонала от пьянства… Ага, знаю я его цели… Свинья он после этого, а не кот…

– Финист, ты меня раздавишь, – просипела Настя и наконец вырвалась из его медвежьей хватки.

С ее помощью он все-таки добрался до спальни и рухнул на кровать, с блаженством ощутив под собой недвижимое постоянство твердой поверхности. Не то чтобы он был так сильно пьян, соображал вроде хорошо, даже слишком хорошо для того, кто хотел забыться, но ноги почему-то служить отказывались.

Настя помогла ему стянуть футболку и джинсы, хотела уйти, но он поймал ее за руку, притянул, едва ли не опрокидывая на себя. Она покорно села рядом, погладила его по плечу.

– Останься, – невнятно пробормотал Сокол заплетающимся языком; ее растрепанный вид вызывал у него щемящее чувство нежности. – А Кощей говорит, ты меня любишь, – добавил он зачем-то.

– Что? – У Насти смешно округлились глаза. – Ты пил с Кощеем?!

– Ага… Знаешь, он вообще нормальный мужик, хотя рожу я бы ему все-таки набил… Но Баюн сказал, успею еще…

У Насти несколько раз дернулось веко. Финист погладил ее по щеке, стянул с собранных в гульку волос резинку и пропустил через пальцы несколько черных прядей.

– Насть, не уходи от меня, а, – грустно попросил он. – Мы обязательно что-нибудь придумаем и справимся. Помнишь, Борислав в четыре года решил, что козел та же лошадь, спрыгнул на него с забора, а тот и понес… Сейчас смешно вспоминать, а тогда так страшно было. Вот и сейчас так страшно, Настен, а потом смеяться будем, какие мы дураки были…

– Ты и есть дурак, я никуда не собиралась, – прошептала Настя. – И я не говорила, что не люблю тебя. Я очень тебя люблю. Но еще раз напьешься, будешь ночевать под дверью.

– Не злись, – вздохнул Финист. – Я пил, потому что мне уже давно по-настоящему страшно не было, забыл, каково это, не стерпел.

Он подтянулся поближе, устраиваясь головой у нее на коленях, уткнулся носом ей в живот. Настя по привычке запустила пальцы в его волосы, массируя. Сокол заурчал.

– На-асть, а помнишь, какой я пир устроил, когда Борислав родился… Неделю гуляли.

– Помню, – буркнула Настасья, но он услышал в ее голосе улыбку. – Вы ему спать не давали, я вас всех тогда люто ненавидела.

– И когда Светозар родился, пировали… И Тихомир. А рождение Ярославы как следует не отметили… Не дело это… Надо собрать всех… Дочка же… Любимая… Единственная… Потом придет какой-нибудь… Задурит… Права заявит… Все поотстреляю…

– Ну да, будто ты в свое время не так же поступил, – пробормотала Настя, но Финист уже спал.

Она аккуратно высвободилась из его ослабевшего захвата, переложила его голову со своих колен, встала, поцеловала в лоб и хотела уйти, но не смогла. Легла сзади, обняла со спины. Пахло медом (она все делала вид, будто не в курсе, что бренчит в сумке Финиста после встреч со старшим сыном) и родным мужчиной.

Весь день она представляла сцены одна хуже другой и пыталась успокоить дочь, которая, прекрасно ощущая состояние матери, выдавала истерику за истерикой, прервавшись лишь на недолгий дневной сон. Кинжал на стене сверкал отполированными боками, и к концу дня Настя поймала себя на желании выдернуть его из рамы и разломать. Ушел – значит ушел. Сбрасывает, и пусть. У нее вообще-то тоже гордость есть. А вечером, когда Яра наконец уснула, она не выдержала. Разрыдалась. Решила, коли придет – дверь ему не откроет. Кто ж знал, что, убегая, он успел прихватить с собой ключ?

Ну и ладно, будто ни разу не ругались. И хуже бывало. Зато ночи в обнимку с мужем она все-таки дождалась. Живым, целым и невредимым мужем, пусть и пьяным впервые за долгие годы. И сейчас все было хорошо, и этим нужно наслаждаться, а там видно будет. Утро вечера мудренее.

В конце концов, ведь раз за разом они выбирали друг друга, и это было самым сложным и самым прекрасным. Сотни