– Так… И чему я должна обрадоваться? Он что, приехал? Он звонил тебе, да?

– Ну да, и приехал, и позвонил… Он так во всем каялся, Сань! Так хорошо каялся, что и не захочешь, а поверишь! Я даже чуть не всплакнула, представляешь? В общем, он уже дома, ждет тебя с покаянной головушкой.

– Дома? У меня? Это как же?

– А что, Сань… Я сама его и позвала, и ключи дала… Да хороший же парень, что ты! Зачем такому добру пропадать?

– А ты меня спросила, мам, хочу ли я такого добра?

– Да брось, доча! Ты думаешь, других рук для него не найдется? Да он только свистнет…

– Вот и пусть свистит на здоровье!

– Ох, какая ты стала… Будто подменили тебя… Но не прогонять же человека на ночь глядя, сама подумай! Ну, ошибся парень, переоценил свои силы…

Не будь злой, Сань, он такой сейчас… Как собака побитая… Жалко же, ей-богу! Прояви снисхождение…

Лихо подкатив к подъезду дома, она снова обернулась к ней, коснулась ладонью щеки:

– Давай, доча, не кисни… Ты же знаешь, тебя кислое лицо не красит. Пойдем, там Кирюша грозился шикарный обед в честь твоего возвращения приготовить! Все наладится, вот увидишь… Надо уметь свою жизнь по узелочкам связывать. Развязался узелок, а ты прояви ловкость да обратно его завяжи… Из таких узелков она и состоит, наша жизнь, а что делать?

И снова – будто равнодушием накрыло. И мысль предательская в голове завертелась: а какая теперь, собственно, разница – Кирюша, не Кирюша… Если уж не суждено быть счастливой, какая разница, как жить… И где, и с кем…

– Пойдем, мама. Действительно, надо жить, проявлять чудеса адаптации. Куда ж в этой вашей придуманной жизни от них денешься? Не захочешь, да поневоле втянешься. Пойдем…

Вышла, решительно вытянула из багажника чемодан, зашагала, как солдат, к подъезду. Мама торопливо поспешала за ней, на ходу приговаривая:

– Только ты это, Сань… Сделай радостное лицо-то, ей-богу, не куксись! Я ж ему сказала, что ты вроде как ждала, горем убивалась… Ты ж ведь и впрямь убивалась, Сань! А теперь – вон чего! Прямо не узнаю тебя!

– Ладно. Я не буду кукситься.

– Ага, ага… И еще я ему сказала, что поехала это… Как бы тебя в аэропорту встречать, из Англии… Ну, чтобы посолиднее все выглядело, понимаешь? Он же теперь звезда, ядрена матрена…

«Звезда» Кирюша открыл дверь на звонок, засуетился бестолково в прихожей, кося глазом в комнату, откуда слышались телевизионные баталии «Стройки любви».

– Привет, Сань… Я сейчас выключу телевизор, погоди… – глянул в глаза подобострастно, намереваясь метнуться в комнату, – тебе же, наверное, неприятно…

– Мне все равно, Кирилл. Делай что хочешь.

– Ну хватит, чего ты опять куксишься… – тихо проговорила мама, когда Кирилл, пожав плечами, ушел на кухню. – Видишь, как он от неловкости мается… – И уже громко, нараспев, проговорила в сторону кухни: – А чем это у тебя так вкусно пахнет, Кирюшенька?

– Я курицу в духовке зажарил, Татьяна Семеновна! Сейчас обедать будем!

– Ах, курицу! Какой ты молодец, Кирюшенька! Санечка, наверное, проголодалась в долгой дороге! Сейчас мы в комнате стол накроем, по-семейному, и вина выпьем за встречу… Заодно ты нам расскажешь, как ты там, на «Стройке любви», время провел!

– В смысле? – испуганно выглянул из кухни Кирилл. – О чем я должен рассказывать? Я ничего такого… Я там ни с кем, честное слово… Я всем говорил, что у меня любимая девушка есть…

И снова – короткий виноватый взгляд в ее сторону. Ожидающий. И требующий немедленной поддержки – в сторону любезной мамы Татьяны Семеновны.

– Да, да, ты молодец, Кирюшенька! Я видела, как ты на всю страну Санечку любимой девушкой объявил! Чуть не прослезилась, честное слово! Ну, давайте же обедать…

Сели рядком на диване за накрытым столом. Под мамин оптимистический тост «за любовь, за счастье» выпили вина, разложили еду по тарелкам. Начали есть, дружно уставившись в телевизор. Вернее, мама с Кириллом проявили к этому занятию обоюдный интерес, как ей показалось, натужно старательный. Наверное, чтобы ее грустное равнодушие не так откровенно выпячивалось.

– Вот эта, что ль, чернявенькая лахудра тебя обижала, Кирюш? – ткнула вилкой в хорошенькую участницу телешоу мама.

– Да они все там… такие, Татьяна Семеновна. Все насобачились талантливо мозги выносить. Как только увидят, что нормальный человек на проект пришел, сразу накидываются, как змеи. Не знаю даже, как я все это вынес… Обстановка хуже, чем в тюрьме…

– А ты что, знаешь, как в тюрьме? – усмехнувшись, спросила тихо, за что тут же получила в ответ сердитый мамин взгляд.

– Сань, ну чего ты! Хватит уже, Сань! Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! Давайте за это выпьем, ребятки!

– Мам, ты ж за рулем…

– Ой, да ладно! Где наша не пропадала!

Глотнув вина, мама снова выставила сияющий крупным бриллиантом палец в экран телевизора, проговорила возмущенно:

– Смотри, смотри, что эта девица вытворяет! Орет как недорезанная!

– Да, она такая… – впившись глазами в девицу, проговорил Кирилл с жалобной щенячьей ноткой в голосе, но, скоренько от этой нотки оправившись, злобно добавил: – Она же, Татьяна Семеновна, любого может по стенке размазать так, что мало не покажется! А главное, ни за что, просто от удовольствия… Там только таких и держат…

– Бедный, бедный мальчик, настрадался… – ласково дотронулась до его плеча мама. – А знаешь что, Кирюш? А поедем-ка с нами в Турцию! Мы с Санечкой на днях в Турцию собрались!

– Что, правда? Мне… можно с вами?

– Да отчего ж нельзя-то? Отдохнешь, нервы подлечишь… Мы ж почти семья, Кирюша! Ведь так?

– Ну… Да… Семья, конечно… Я… Я и сам хотел…

– Что хотел? Предложение Санечке сделать?

– Мама! Перестань! – раздраженно осадила она распоясавшуюся в своих лучших намерениях мать. – Ну зачем ты?!

– Все, все, доча, не буду… И впрямь, чего это я – поперек батьки в пекло… Да и пора уже мне! Мою работу, ребятки, за меня никто не сделает! Спасибо за обед, Кирюшенька, все было очень вкусно!

Торопливо дожевав, она соскочила с дивана, жестом останавливая поднявшегося было вслед за ней Кирюшу:

– Не надо, не провожай меня! Я дверь захлопну! А вы уж тут сами как-нибудь… Этот вопрос решайте… Пока, доча!

– Пока, мам.

Она видела, как трусливо дрогнула Кирюшина спина от хлопка закрывшейся двери. Дрогнула и замерла в напряжении. Интересно, о чем он сейчас думает? Как ей предложение делать или, наоборот, как из этого навязанного положения вывернуться? А впрочем… Кажется, он вообще ни о чем таком не думает. Секунда испуга прошла, и вот он уже весь там, в происходящем на экране действе. А взгляд, взгляд какой! Страстный, алчущий, злобно-завистливый… Сейчас, похоже, еще и комментировать начнет…