в порядке, поднимусь к тебе и мы его… даже не придумал, как я его!.. Почему я его не грохнул?!

Доктор ушел. Костер утихал и стало слышно, как внизу у реки начиналась атака кароссцев. Нарастающее “ааа!” волнами доносилось до вершины. Грик все сделал вовремя и, самое главное, правильно.

Фома едва успел переодеться в белый саван, чтобы встретить гостей. На холм шумно и спешно поднимались. Изумленному взору подоспевших гимайцев и оставшихся в живых дозорных предстала жуткая картина. На пустой поляне, в свете догорающего шатра, бродила белая, как саван, Смерть и воя замогильным голосом о каких-то подмосковных вечерах, которые «если б знали вы, как ей дороги», косила все, что попадалось под ее страшную косу.

Тридцать же их соратников — бандит на бандите — сбились в тесную кучу, словно их накрыли прозрачным колпаком и смотрели на все это безумными глазами, навалившись на невидимую преграду и друг на друга. Многие из них плакали, так как Смерть неумолимо, хоть и зигзагами, приближалась к ним. Когда же Косая направилась к вновь прибывшим, гимайцы всем отрядом хлынули вниз, пугая встречных и наводя панику в лагере.

— Смерть! Там смерть!!

Началась гроза…

Чем хороша жизнь?.. Тем же, чем и плоха — неожиданностями. Утром, подошедший и ничего не подозревающий победительный Дебой, был встречен такой ураганной атакой, что пробежал со своей армией вспять ровно столько, сколько намедни кароссцы, и даже чуть больше. Тем самым он был поставлен на грань полного разгрома и по сему счел за благо заключить мир на любых условиях, которые гарантируют ему жизнь и власть на оставшейся территории.

Иеломойя оставалась за Кароссой, граница значительно передвигалась на территорию Гимайи, контрибуции, репарации, принудительная демобилизация и демилитаризация, и — как дары духовные — глубокая нравственно-историческая сатисфакция. Вот неполный перечень общих условий унизительного мира, на которые пришлось пойти гимайцам. Не упустил своего и Салатен, откусив от Гимайи чуть ли не вдвое, против прежних своих территориальных притязаний к Кароссе.

Но даже после этого конфуза Дебой был провозглашен национальным героем и Спасителем отечества, что, впрочем, сплошь и рядом случается с правителями, доведшими свою страну до края пропасти. День поражения был объявлен величайшей Победой в истории Гимайи, война — освободительной, народной и справедливой, с оттянутой во времени победой («Победа будет за нами!» «Дебизм победит!»), Дебой — генералиссимусом всех времен, народов и пространств. В непомерном возвеличивании Дебоя гимайцы нашли силы продолжать свою жизнь в нищете…

Грянул полдень… Новоиспеченный сюзерен, восстановивший целостность своих земель и даже расширивший их, граф Иеломойский, не стал дожидаться приятных последствий победы и покинул лагерь кароссцев, после того, как первая атака опрокинула Дебоя.

— Прощайте, граф, — ухмылялся старый генерал.

Он посвежел за эту ночь, словно вдова, прервавшая скорбный пост по супругу жаркой ночью с заезжим молодцом.

— Признаться я был не прав… Господа!..

Арбел махнул рукой своим штабникам, которые цвели тем же греховным развдовевшимся цветом. Офицеры поклонились церемонно и немного комично, как бы призывая не казнить, и подошли, печатая шаг, к графу. На вытянутых руках у них лежал меч необыкновенной длины и красоты. Эфес его был инкрустирован бриллиантами, а гарда с причудливым орнаментом — отлита из какого-то легкого и прочного белого сплава. Эспадон! Да еще какой! Сталь его ровно гудела бело-голубым пламенем.

— Ну что вы, генерал?! — лицемерно пел Фома, но глаза его горели, как у кошки перед птичьей клеткой.

Перед этими игрушками он никогда не мог устоять. У Ирокеза появился достойный партнер.

— Зачем вы это? — продолжал гундосить Фома, заставляя остальных чувствовать себя приятно и причастно к совершающемуся разгрому.

— Бери, бери, граф! — прорычал со своего места Иезибальд, он прибыл всего час назад и был уже в восторге и от новостей и от подогрева королевским вином, с которым никогда не расставался.

Все происходило в огромном походном шатре его величества.

— Ты заслужил этот славный подарок! Жди нас во дворце, если уж тебе так надо… к молодой жене! — его величество понимающе и даже одобрительно хохотнул. — Мы доведем дело до конца и устроим великолепный обед в честь победы над Дебоем!..

Король есть король, понимает, отец родной, что обед это главное на войне, её венец!

— Благодарю вас, ваше величество!

— Между прочим, меч принадлежал первому графу Иеломойскому, — сказал генерал. — Брату короля Иезибальда Первого, сэру Артуру. Великий был воин!

— Да, — величаво перебил его король, тоже впадая в эпическое настроение, — брату моего прадеда. Славные были времена и воины!..

У его величества, похоже, теперь все было славным — времена, люди, подарки.

— Так что я считаю, он по праву принадлежит тебе, нынешнему графу Иеломойи!.. Швепс, вина!..

И еще вина, и еще… с трудом вспомнили, что, пока война не завершена, опасно оставаться так далеко от преследующей противника армии.

— Кстати, если надумаете повоевать, — сказал генерал напоследок, когда они уже вышли из шатра. — Место в штабе для вас и для вашего друга всегда найдется. Хотя…

Бравый вояка недоверчиво усмехнулся…

— Хотя я до сих пор не понимаю, что вы там сделали со своим приятелем? Противник убегал так, словно видел сзади что-то совершенно ужасное!

— Мы поиграли с ними в смерть, — сказал Фома, приторачивая Эспадон и дюжину бутылок в кожаной оплетке, еще один подарок короля, к седлу. — А люди не любят в это играть по чужим правилам.

— Вы большой шутник, граф, я это сразу заметил, да и прибывшие кое-что рассказали, но никто, похоже, не знает, когда вы действительно шутите, а когда говорите правду!..

Генерал хотел сказать приятное, поэтому лез напролом, стараясь загладить вчерашнее.

— Я всегда говорю правду, — пожал плечами Фома и запрыгнул на вороного, — а это неблагодарная участь. Прощайте, ваше превосходительство, надеюсь, я вам долго не понадоблюсь!..

8. Пари