как раз и нужно королю Эдуарду – известно ведь, как он жаден до денег. Такова суть замысла, мадам, не говоря уже еще об одном: проводив короля, двор вздохнет свободно, а вы обретете мужа, вместо того чтобы навсегда потерять его.

Мысль была высказана. Мария поняла: эти люди хотят не допустить непоправимой беды. Эдуард и в самом деле может пойти на это, терпение его, кажется, уже иссякает, и он жалеет, что отпустил узника домой, – толку больше, если тот будет сидеть в Тауэре. С другой стороны, он в таком случае мог бы отпустить Людовика, скажем, устроить ему побег. Но так просто, опять-таки без выкупа, он не сделает этого. К тому же Людовик тоже дал слово. Проклятый рыцарский закон чести! Место ли ему, если речь идет о жизни и смерти? И неужели не понимает принц, что ему угрожает? А лишить жизни узника просто: опасно заболел, утонул в реке, свалился с лошади… да мало ли еще способов?

Выходит, надо спасать Людовика. Но как? Помочь бежать. Бежать? А слово?.. Будь оно проклято! Остается одно: выкрасть пленника, насильно увезти его из-под самого носа тюремщиков. Но, опять-таки, как? Не с этим ли и пришли к ней ночные гости? Значит, они спасут?.. Впрочем, почему они? Она! Ведь именно об этом ей только что сказали. Стало быть, у них есть план, и они в самом деле пришли как друзья. А она приняла их за тайных агентов. Но двор Жана II – шпионский клубок: отовсюду косые, изучающие взгляды… и доносы королю, который, слушая дурных советчиков, отправлял на галеры, сажал в тюрьмы, рубил головы. Что же удивительного, если этим ядом пропиталось все вокруг, если этих советчиков боялись как огня и в каждом, кто оказывался рядом, видели соглядатаев этих самых алчных фарисеев короля Жана.

Считаные мгновения понадобились принцессе де Блуа, чтобы подумать обо всем этом. Но она молчала, хотя взгляд стал теплее. Она вспоминала; сопоставляя, делала выводы. В конце концов она пришла к убеждению: те, что перед ней, – друзья дофина, – пришли с миром. Она не замечала, чтобы они когда-либо беседовали о чем-то с королем, они никогда не давали ему советов. У них был свой властелин, и они не имели ничего общего с советниками свекра; мало того, те и другие были врагами, об этом шли толки при дворе. Выходит, этих двоих послал к ней дофин, желая уберечь от смерти своего брата? Разумеется, ведь они всегда при нем, его друзья. По-иному и мыслить нельзя, и объяснялось это тем, что дофин и невестка были в дружеских отношениях: они никогда не ссорились, вместе выезжали на охоту, играли в шахматы и в мяч, любили от души посмеяться, делясь друг с другом забавными историями. Они даже вместе качались на качелях и плавали на лодке по реке. Так почему бы дофину из любви к невестке не задумать освободить из тюрьмы брата? Заодно и быстрее соберут выкуп…

Теперь Мария уверилась в том, что эту опасную игру затеял дофин Карл. Ах, он вообще был выдумщик и отличался умом, не то что его отец.

Она поймала себя на том, что с губ вот-вот начнут срываться вопросы, один за другим. Но нет, надо вынудить гостей раскрыть карты, хотя видит Бог, как затрепетало ее сердце при одной только мысли, что муж окажется наконец с нею рядом. И уж тогда – к черту Париж и этот дворец! Они уедут куда-нибудь, хотя бы к себе в Анжу… Но, собственно, почему?.. Ведь Эдуард потребует, чтобы пленник вернулся! Вот и исчезнет с глаз ненавистный, деспотичный свекор… Да, но скоро вернется. Ах, упросить бы дофина, чтобы не торопился с выкупом за отца…

Мыслям было тесно в голове. Они роились, толкались, обгоняли одна другую, даже дрались, желая каждая взять верх, и Мария стиснула ладонями виски, чтобы угомонить вихри догадок, призвав на их место вопрос, который тотчас сорвался с губ:

– Что нам надлежит предпринять для спасения моего мужа, господа?

– Ну наконец-то, мадам, черт вас возьми! – не сдержался маршал, увидев разительную перемену в поведении, в выражении лица графини. – До каких же пор вы будете принимать нас с Пьером за клевретов короля? Ведь вы дофину как родная сестра и всякий раз, как встречаетесь, видите рядом с ним нас…

– Это правда! Еще аббата Ла Гранжа, прево, ну и конечно же, Дормана! – подхватила, расцветая легкой улыбкой, Мария.

– Так какого же черта, герцогиня?! И это еще мягко сказано, поймите. Будь на моем месте Дорман, вам пришлось бы заткнуть уши.

– О, мне ли сомневаться? – шире улыбнулась графиня Мэна. – Эти двое – я имею в виду его друга Ла Ривьера – ругаются как настоящие сапожники; аббат всегда приходит в ужас. А вообще Гастон такой веселый и милый…

– Сейчас не об этом, мадам.

– Да, да, я вас внимательно слушаю. Говорите, что придумал дофин для спасения моего мужа и своего брата. Но вначале простите меня… Вы же понимаете: атмосфера всеобщей подозрительности… не двор, а настоящий осиный рой; нипочем не узнать, с какой стороны подкралось жало. Да и перебегают, сами знаете, то от короля к дофину, то наоборот. Две партии, точно два врага. Но теперь я верю, что вы мне не враги: глаза у вас не бегают, вы их не прячете, да и льстивых улыбок нет на губах вместе со сладкими речами. Не правда ли, это замечается и режет слух? Вмиг распознаешь соглядатая. Однако к делу, господа. Говорите, маршал, я так и не дала вам высказаться.

– Вы, конечно, знаете, Мария, что скоро большой церковный праздник – день святой Анны, матери Богородицы. Вашему супругу захочется поехать на поклонение Деве Марии, больше того, это вменено ему в обязанность как верному сыну Церкви. В Кале есть собор, а в тюрьме – капелла; все, казалось бы, просто – зачем далеко ходить? Тем не менее придется, ибо ни одно творение не сравнится с величественной красотой Богоматери в Булони. Вы, наверное, помните: подземная часовня, там гроб, а наверху, у алтаря, – бюст Девы. На плечах у нее мантия, голова повязана платком, глубокий вырез на шее, а у груди спящий младенец – ее сын Иисус (Мария истово перекрестилась, прошептав: «Sancta Maria!»). Слева и справа парят в облаках два ангела, взгляды их направлены на дитя; туда же смотрит мать.

– Да, я знаю, не раз мы с матерью и отцом преклоняли колена у Богородицы. Она величава и так прекрасна! Артуа, Пикардия, Понтье