Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Русская служба занимала большую часть пятого этажа здания Bush House (Буш-хаус). Место действия моей истории — здание Всемирной службы Би-би-си — заслуживает отдельной книги, если не романа. Это здание, где размещались радиостудии, вещающие на трех десятках иностранных языков, стало с годами моделью бывшей британской империи, где все колонии и страны влияния были представлены разными службами иновещания. Здание это — в сердце лондонского Вест-Энда (к западу от Сити) через дорогу от Ковент-Гардена, где в комедии Бернарда Шоу профессор Хиггинс встречает Элизу Дулитл и учит ее английскому, который способны понять не только те, кто работает на рынке Ковент-Гарден. В Буш-хаусе можно было услышать все мыслимые акценты английского, и у стойки бара в клубе можно было встретить все национальности мира. Тут был не только бар и столовая-ресторан, открытые 24 часа в сутки, но и спальни для ночной смены. Это был особый мир, остров среди британских островов, государство в государстве, где были свои законы и где радиовещатели считали себя гражданами особой державы. Как и в бывшей империи, каждой иноязычной службой управляли сами британцы. В атмосфере клуба Буш-хауса отражались все политические перемены в стране. Мы еще застали мраморные потолки, кожаные кресла и чуть ли не крахмальные скатерти с серебряными приборами для начальства в учрежденческой столовке («кантине»). Во время Второй мировой тут царствовала, наоборот, эпоха простоты, аскетизма. Говорят, что в ту эпоху в конце прилавка в столовой Буш-хауса была только одна ложка для размешивания сахара, и та была на цепочке. Все это, естественно, отражалось на отношениях людей — моих персонажей. Выбрав как место действия здание Всемирной службы Би-би-си, автор понял, что речь пойдет о многоязычном мире, где каждая радиослужба живет в своей эпохе, по своей шкале времен.
Парадоксально, но здание было построено американским бизнесменом Бушем — вроде бы не родственник американского президента — как своего рода торговая палата для развития деловых связей между Америкой и Великобританией, а вовсе не для радиовещания на десятках иностранных языков. Это было не здание, а целый квартал между мостом Ватерлоо и Флит-стрит. В этом куске Лондона в эпоху римлян располагались бани. В здании поэтому были такие глубокие подвалы — идеальные для устройства радиостудий. Во время строительства фундамента откопали бюст римского легионера. Эта голова стояла когда-то при входе в вестибюле, как бы приветствуя визитеров. Здание выглядело мощным, в американском стиле: модерн Манхэттена двадцатых годов. И, одновременно, оно было похоже на здание Лубянки, особенно своим внутренним двором. Сталинские архитекторы тоже любили этот неоклассический стиль, прикрывающий пыточные кабинеты внутри. Я помню, как здание поразило меня именно своей архитектурной конфигурацией: неоклассический внешний вид, а внутри — Лубянка, советская власть, что соответствовало, метафорически, душевному состоянию многих сотрудников Русской службы — с британскими паспортами, но с российским хаосом и комплексами в мыслях. Буш-хаус, как известно, вдохновил Оруэлла на создание «Министерства истины».
Двойственность и раздвоенность — налет готики в моем романе — изначально проявились из-за самой природы работы на радио. Для российского слушателя, особенно в эпоху железного занавеса, мы существовали лишь в эфире, бестелесно. Это было эфирное существование. В то время как тело было приковано к лондонскому микрофону, наш голос — наша душа — витала на радиоволнах. В самом слове «иновещание» — вещание в иной мир — есть нечто от спиритуалистических сеансов, потустороннее, готическое. Иногда мне казалось, что эхо наших голосов, как тени наших душ, постепенно накапливается по углам студий в подвалах Би-би-си. Обрывки голосов слышались из-за закрытых студийных дверей. Недаром Буш-хаус назвали домом с привидениями. House звучит по-русски почти как «хаос». В лабиринте коридоров Буш-хауса можно было легко потеряться, не отыскав, какой из бесконечных входов и выходов ведет наружу, а не в еще один лабиринт переходов с огромным количеством дверей. Некоторые двери были двойные, некоторые — вертящиеся, можно было и покалечиться. Некоторые студии с двойными дверьми по своей изолированности напоминали тюремные камеры — с голосами работников корпорации, замученных начальством, как острили на Би-би-си. Более того, сотрудники Би-би-си носили в карманах острые бритвы: ими редактировались пленки магнитофонных записей. И хотя отношения между коллегами бывали напряженными, никто в истории Буш-хаоса не перерезал горло своему идеологическому врагу. Смерть пришла извне.
Соседом Русской службы по коридору пятого этажа была Болгарская служба. Легендарным автором болгар был Георгий (Джорджи) Марков. Во всех его радиоскетчах и фельетонах непременно можно было услышать издевательские сатирические пассажи о болгарском руководителе Тодоре Живкове. 7 сентября 1978 года на мосту Ватерлоо в двух шагах от Би-би-си, на автобусной остановке, Джорджи Марков столкнулся с незнакомцем, который задел его, вроде бы случайно, зонтиком. Марков почувствовал укол. Незнакомец извинился и уехал с зонтиком в автобусе. Марков стал испытывать серьезное недомогание через пару часов, ночью его отвезли в больницу и через четверо суток он скончался. Посмертное вскрытие обнаружило в теле миниатюрнейшую капсулу с ядом. Пневматический механизм шпионского зонтика выстреливал капсулу, и капсула выпускала под кожу яд рицин. Производство этого механизма и капсулы требовало изощренной филигранной техники. Миниатюрная капсула была размером с блоху умельца Левши, патент на которую приписывали советским органам, обеспечившим техническую поддержку братьям-болгарам. Лесковский Левша подковал английскую блоху, и она перестала танцевать. Какой-то российский умелец сумел наполнить миллиметровую капсулу смертельным ядом и Джорджи Марков перестал танцевать в английском эфире. Стоит отметить, что убийство это было актом личной мести Тодора Живкова за оскорбления в эфире и было совершено в день его рождения. Это было «подарочное» убийство. В день рождения получает подарочный зонтик и мой герой.
Холодная война была все еще на стадии ледникового периода. В этой дипломатической мерзлоте враждебное слово было приравнено к штыку, литература и искусство стали частью арсенала идеологических диверсий. Книги и альбомы провозились в Россию как бомбы замедленного действия. Это была война идеологий и на культурный фронт отпускались огромные деньги в виде дотаций, грантов от частных меценатов, международных фондов, академических институтов и политических организаций, включая — негласно и окольно — разведку и органы пропаганды. Эти деньги шли на издание русских журналов, книг и работу русскоязычных радиостанций. Каждый редактор этих изданий осознавал себя как глашатай российской интеллигенции, народа, всей России и требовал