Более того, к облегчению своего начальства, честолюбивый палач также поклялся «никогда больше не искать повышения жалованья» – клятва, которую он прилежно соблюдал в течение следующих 34 лет.

Помимо умения Франца вести переговоры, есть еще несколько объяснений щедрым уступкам его работодателей. В течение многих лет до прибытия Шмидта город изо всех сил пытался найти палача, который был бы одновременно умелым, честным и надежным. Майстер Франц доказал, что он соединяет в себе все три качества, и при этом ему было всего 30 лет. Также от внимания городских советников не укрылось и то, что Майстер Генрих из Бамберга болел, а значит, его исключительно способный сын был вероятным следующим кандидатом на этот пост[269]. В то время когда суды Нюрнберга в среднем приговаривали к смертной казни дюжину человек в год и назначали телесные наказания для еще 20, руководители города опасались нарастания неисполненных приговоров и юридических проблем, которые могли возникнуть, если они потеряют Шмидта и им придется искать ему замену. Независимо от того, сделал ли свое конкурирующее предложение камерарий Бамберга, которого Франц хорошо знал, или же оно только подразумевалось молодым палачом, желаемый результат был достигнут.

Как это часто бывает, вслед за самым большим профессиональным успехом последовал исключительно трудный год. Во-первых, он попал в незавидную ситуацию – нужно было подвергнуть пыткам и казнить собственного зятя. Фридрих Вернер (он же Гончар Фриц) был, по собственному мнению, «плохим с самой юности», хотя его покойный отец слыл добропорядочным гражданином, а отчим – уважаемым гончаром. Из сохранившихся документов неясно, как и когда такой «по-настоящему злобный» тип женился на овдовевшей сестре Франца, но подобный несчастный союз подчеркивает, насколько жестко ограничены были варианты брака для дочери палача. В течение многих лет «сильный и красивый» наемник Вернер бродил по сельской местности «со злой компанией, совершая многие кражи, кражи со взломом и вторжения в дома, а также множество грабежей»[270]. Что более существенно, он признался в трех убийствах, в том числе «одинокого мальчика в лесу у Фишбаха», и нескольких покушениях на убийство, самым шокирующим из которых было жестокое ограбление «старухи в Швабском лесу, [которую] он оставил умирать»[271].

Когда наконец Вернера арестовали и он предстал перед шурином в нюрнбергской камере для допросов, то неправдоподобно заявил тому, что «понятия не имеет, почему [был] заключен в тюрьму». Если бы на нем действительно не было вины, возразили советники, зачем бы ему тогда скрываться под псевдонимом Йорг Шмидт, как это случилось в Херсбруке? Реакция Майстера Франца именно на это обвинение не зафиксирована, но его гнев и стыд, должно быть, были заметны. Сразу вслед за отпирательствами Вернера Франц поднял его на дыбу – без обычного предупреждения – и начал допрос «с небольшим камнем». После пытки неустановленной продолжительности бравада Вернера исчезла и в конце концов последовали признания в многочисленных преступлениях.

Нетрудно понять, как Франц относился к своему пресловутому зятю, ведь тот был человеком, который не только совершил ужасные преступления, но и чья связь с семьей Шмидта угрожала разрушить старательно взращенную палачом репутацию. Что характерно, несколько свидетельств подтверждают родство между двумя мужчинами, но сам Франц ни разу не упомянул об этом в дневниковой записи о казни. И все же, возможно из-за почтения к сестре, Франц отговорил свое начальство от беспрецедентных «шести вырываний плоти горящими щипцами… два перед ратушей, два перед церковью Св. Лаврентия и два у церкви Св. Марты у городских ворот», после чего должна была последовать долгая смерть от колесования. Шмидт заявил, что столь многочисленные вырывания плоти убьют осужденного до того, как он прибудет на место казни. Члены магистрата в ответ уступили до двух, если палач согласится сделать из Вернера «ужасающий пример». Однако они отклонили «в благородных выражениях» ходатайство отчима и сестры Вернера о смягчении приговора: замену колесования обезглавливанием. Таким образом, они вынудили палача обращаться со своим зятем как с любым другим убийцей-грабителем и исполнить предписанные два вырывания плоти в повозке для осужденных, движущейся к Воронову Камню, а затем совершить жестокую казнь колесованием.

В день казни, когда Майстер Франц уже отложил раскаленные щипцы и приготовился колесовать Вернера, капеллан спросил бедного грешника, есть ли у него «какие-либо другие злые дела, в которых он хочет сознаться», дабы облегчить собственную душу и чтобы подозрение не пало на невинного человека. Один летописец утверждает, что Вернер затем «долгое время говорил на камне для казни со священниками, а также с палачом, который был его зятем». Другое свидетельство воссоздает некоторые детали этого разговора, сообщая, что «Майстер Франц, который был его зятем, заверил его, что хочет помочь ему пройти через все как можно быстрее», если только Вернер расскажет больше о своих преступлениях. Вместо этого осужденный просто повторил имена ранее казненных товарищей, а затем объявил, что и так сказал достаточно. Свои последние слова он адресовал Майстеру Францу, который стоял уже с колесом в руках, и загадочно попросил того напомнить о нем дочери мясника Вольфа Кляйнляйна. Независимо от того, что имел в виду Вернер, его зять решительно нанес тому 31 удар колесом, демонстрируя всем собравшимся полное отречение от этого «убийцы и грабителя». Франц Шмидт много и усердно работал и зашел слишком далеко, чтобы такой человек мог потянуть его ко дну[272].

Через несколько месяцев после казни Вернера, в феврале 1585 года, сам Франц пережил несколько глубоко личных ударов. Весной умер его отец Генрих. Записи о точной дате смерти или похорон не сохранилось; мы знаем только, что это было после 22 февраля, последней публичной казни, проведенной Майстером Генрихом, и до 1 мая, когда его имущество уже было разделено между дочерью в Кульмбахе и сыном в Нюрнберге. Многолетний помощник Майстера Генриха, Ганс Райншмидт, сменил своего начальника в должности палача Бамберга[273]. До конца мая умерла и вдова Генриха, и Франц вновь вернулся в Бамберг, чтобы позаботиться о делах своей покойной мачехи[274].