А утром Джида принесла ей связку ключей и записку.

«Дорогая синьорина Миранди!

Я понимаю, что вы не горите желанием со мной общаться, но я ещё в прошлый раз сказал — вы можете чувствовать себя хозяйкой в этом доме. Можете пользоваться чем угодно, не спрашивая разрешения через Натана. Он многое понимает слишком буквально и не совсем правильно. Так что я дал ему распоряжение выполнять любые ваши просьбы. Любые, синьорина Миранди».

Габриэль посмотрела на записку с удивлением и подумала, что это странно. Очень странно. Он будто мысли её прочитал и от этого ей стало не по себе.

Связка оказалась внушительной, похоже, здесь были ключи от всех запертых комнат, и это удивило Габриэль ещё больше — зачем они ей? И поэтому взяла только два ключа — от капеллы и библиотеки, а остальные велела Джиде отнести обратно. Но на следующий день служанка вернула связку со словами:

— Хозяин велел отдать назад, сказал — мало ли… вдруг вам что-нибудь понадобится, а вы постесняетесь спросить, — положила её на столик, и не глядя на Габриэль, быстро ушла.

И так было почти всегда.

Никто из слуг, кроме Натана, с Габриэль особенно не разговаривал. Все они смотрели на неё неодобрительно, а некоторые враждебно, как будто своим появлением здесь она нарушила их привычную жизнь. На вопросы отвечали односложно, а едва завидев её, тут же замолкали. И кроме Кармэлы и Натана, поговорить здесь было практически не с кем. Но из служанки и дворецкого собеседники были так себе.

И если раньше Габриэль думала, что хуже всего для неё будет присутствие мессира Форстера, то теперь больше всего её угнетала тишина этого большого пустого дома, молчание слуг, их отношение к ней и неодобрительные взгляды, будто она была в чём-то перед ними виновна.

— Не любят они нас, синьорина Габриэль, — разоткровенничалась как-то Кармэла, — мы для них — захватчики. Их кухарка, Кьяра, мне так и сказала. Все южане — захватчики и нечего нам тут делать.

Габриэль лишь удивилась, но отчасти неприязнь слуг ей стала понятна. Об этом она как-то не задумывалась, но сейчас вспомнила о том, что рассказывал капитан Корнелли о горцах и своей службе в экспедиционном корпусе.

Восстание зелёных плащей — так называлось сопротивление горцев протекторату Баркирры. Не так уж и давно здесь была война…

Правда, сейчас ничто уже не напоминало о тех временах — кругом только луга, пастухи и овцы, цветы и белые вершины гор, но однажды в голове сами собой всплыли слова Корнелли, сказанные им о Форстере прошлой осенью:

…«Вы знаете, что его отец участвовал в Восстании Зеленых плащей? И его дядя до сих пор прячется где-то там, в горах, с остатками бунтовщиков — устраивает засады и налёты на наши гарнизоны».

…«Его отца — старого Форстера, как раз и вздернули на виселице за это…»

Она вспомнила об этом в тот день, когда впервые попала в библиотеку. На стене прямо напротив письменного стола висел портрет: мужчина в полный рост, в традиционной горской одежде, а у его ног лежат собаки. Портрет не был подписан, но и без всякой подписи было понятно, что на нём изображён отец Форстера — они были очень похожи с сыном. Тот же высокой лоб, та же осанка, тот же гордый взгляд синих глаз…

Рядом, в соседнем простенке между окнами, висел другой портрет — женщины. Чем-то неуловимым Александр Форстер был похож и на неё, и Габриэль догадалась, что это его мать. На картине внизу подпись была — Джулия Форстер. Типичная южанка — светло-каштановые волосы уложены в высокую причёску, карие глаза, мягкие черты лица и чуть заметная улыбка. А в руках — роза…

Габриэль даже смутилась и в тот день не стала брать книг, а просто ушла из библиотеки. Ей показалось, что она словно заглянула в жизнь Форстеров и увидела то, чего ей видеть не полагалось.

…Его отца повесили…

Теперь, когда мессир Форстер-старший перестал быть неизвестным горцем, о котором говорил Корнелли, теперь, когда он находился не за сотни льё в далёкой Трамантии, а взирал на неё с этой картины, обстоятельства его смерти показались Габриэль ужасными.

Она не знала всей истории о восстании, кто был в нём виноват, а кто прав, но сейчас впервые задумалась об этом.

…А что стало с его матерью? И кто такая Ромина, в чьей комнате она теперь живёт?

Она осторожно закрыла дверь в библиотеку и заперла на ключ, решив ненавязчиво это узнать. Вот только у кого? В этом доме ей вряд ли дадут внятный ответ.

За время отсутствия Форстера её злость и раздражение понемногу утихли, и их место заняло любопытство. И если в первые дни своего пребывания Габриэль была погружена в себя, думая об Алерте и Кастиере, о будущем и ненавидя хозяина Волхарда, то теперь она, наконец, стала видеть и окружающий мир, и кроме красоты местных пейзажей, стала замечать множество других интересных вещей.

Она всё-таки пошла в Эрнино пешком, потому что отец три дня провозил её письмо в кармане, всякий раз забывая заехать на почту. Натану она об этом говорить не стала, да он и не спрашивал — привык за это время, что их гостья постоянно уходит гулять вокруг усадьбы. Дорога оказалась не такой уж и длинной, погода прекрасной, а вид с холма на Волхард оказался захватывающим, и Габриэль решила, что теперь будет часто совершать такие прогулки. Тем более что обещала регулярно писать Франческе.

Бруно убежал к реке, а Габриэль шла, наслаждаясь теплом поздней весны, разглядывая Трамантино Сорелле и черепичные крыши Эрнино, когда увидела мчащегося навстречу всадника и посторонилась, пропуская его.

Но всадник вдруг резко осадил лошадь, и она услышала удивлённый возглас:

— Синьорина Миранди?

Она подняла голову, прикладывая ко лбу ладонь, чтобы смотреть против солнца на окликнувшего её человека, но он уже спешился, шагнул навстречу и эмблема экспедиционного корпуса — золотой лев на зелёном поле, блеснула на тулье его фуражки.

— Капитан Корнелли? — удивлённо спросила она. — Вы… здесь?

И дальше подумала, как же это некстати…

Мысли заметались пойманной птицей — если он узнает о том, где она живёт, то узнает и Фредерик, и капитан Моррит, и … и вся Алерта!

…Милость божья! Она пропала…

Ну почему из всех людей на свете, Боги послали ей именно капитана Корнелли! Человека, который всё, ну абсолютно всё истолкует превратно! Ведь именно он стрелялся на дуэли из-за неё!

И в этот момент ей хотелось просто убить мессира Форстера.

— И вы… здесь! Боже, какая удача! И как неожиданно видеть вас в этом месте! — капитан поцеловал её руку, и дружески пожал, с улыбкой разглядывая лицо Габриэль. — Я так рад!

— И я… очень рада вас видеть, — улыбнулась Габриэль вымученной улыбкой.

— Простите меня, синьорина Миранди, — произнёс он, наконец отпустив её руку. — Я очень виноват перед вами!

— Простить? За что?