– Было бы неплохо, если бы мы могли посетить врата, через которые они предположительно вышли.

– Но мы не можем, так как?… – спросил Нелум.

– Они окружены вражеской армией. Ты видел отчет гаруды, я думаю. Тинеаг’л наводнен врагами, они все прибывают и прибывают. Вот почему любая экспедиция туда граничит с идиотизмом, ведь нам пришлось бы пробиваться сквозь неприятельскую армию.

– Значит, нам надо просто сидеть и ждать, когда они атакуют – нас или какой-нибудь другой город, выше по берегу, – произнес Нелум, и это был не вопрос, а констатация им обоим известного факта. Главное, что они сейчас могут сделать, – ждать. – Бор знает, доживем ли мы до тех времен, когда эта загадка разрешится.

Вдруг один из окунов начал издавать какие-то звуки. Бринд присел, чтобы лучше разглядеть его. У него был рот, вернее, пасть, похожая на собачью, с клыками, отливавшими металлическим блеском.

Бринд искоса взглянул на Нелума:

– Он что, разговаривает?

– Что ж, теоретически это возможно, хотя кто бы мог подумать? А что, как вы думаете, он пытается сказать?

Производимые окуном звуки больше напоминали быстрый отрывистый кашель, чем голос, и Бринд, послушав его некоторое время, пришел к выводу, что ничего не может понять.

– Эх, был бы у нас какой-нибудь способ разгадать, что он бормочет, – вздохнул Бринд.

– А ведь у нас есть Джарро… – предложил Нелум.

– Можно попробовать.

Даунир, сотрясая шагами пол, шествовал к камере, где содержались окуны. Он был так взволнован! Сколько раз в жизни ему доводилось знакомиться с абсолютно новым видом? Возможно, ни разу – по крайней мере, с тех пор, как его самого обнаружили на Бореальском архипелаге. Тысячи лет он провел, пытаясь восстановить свою память, а его восприятие оставалось свежим, как у ребенка. Когда-то ему пришлось с нуля изучить новый для него язык, теперь он в совершенстве владел пятьюдесятью.

Ему говорили, что его нашли в тундре недалеко от Виллджамура, где он бродил в полном одиночестве, и сначала принимали за пророка, а потом и за бога, представителя расы создателей, дауниров. Когда же люди наконец осознали, что у него нет никаких воспоминаний, никаких знаний, что ему нечего дать им, они утратили к нему интерес и забыли о его существовании. Такова жизнь. С тех пор он жил в столице как гость Совета и наполовину пленник, которого не пускали в город под тем предлогом, что разочарованные реальностью граждане снова увидят в нем пророка и это может стать угрозой для него самого.

Сидя в своей темнице, он только и делал, что читал самые разные книги, не оставив неперевернутой ни единой страницы, которая могла бы помочь ему открыть тайну собственного происхождения. Так что возможность покинуть свое логово в глубинах Балмакары, императорской резиденции, была воистину ниспослана ему богами. А теперь еще и шанс исследовать неведомых доныне существ, представителей новой расы… Тут уж его восторгу просто не было предела. Впервые за столетия перед ним забрезжила надежда узнать о себе что-то новое, ведь если эти существа действительно явились из какого-то другого мира, то они могли принести с собой важную информацию.

Информация была его хлебом. Она могла содержать в себе ответы.

Чтобы войти в камеру, ему пришлось присесть, но даже так он едва не задел клыками косяк. Сколько раз он уже царапал их в тесных каменных скорлупках своего нового дома. Проведя рукой по густому меху, покрывавшему его тело, и смахнув паутину, прилипшую к уху, Джарро выпрямился и, заняв почти все свободное пространство, навис над Бриндом.

– Командующий Бринд Латрея и лейтенант Нелум Валор. Приятная встреча или нет? До меня дошли слухи, что наши моллюскообразные друзья больше не почивают, как херувимы?

– Селе Джамура, Джарро, – приветствовал его командующий, которого явно – как, впрочем, и всегда – забавляли перлы, слетавшие с губ Джарро. Даунир высоко ценил Бринда. Он был человек здравомыслящий, не только воин, но и философ, быть может, даже в равной степени. Они двое не раз наслаждались беседой в забытой темнице Виллджамура.

– Мы их сейчас тебе покажем.

Джарро буквально кожей чувствовал устремленные на него взгляды солдат Ночной Гвардии, когда те посторонились, давая ему пройти. До чего же они шустрые, эти люди, так и скачут вокруг, прямо как на пожар.

Нелегко быть единственным в своем роде. Даже окуны и те в данный момент сохраняли перед ним численное преимущество. Бринд наскоро познакомил его с выводами, которые они сделали, проанализировав ситуацию. И его ввели в камеру, где на каменном полу лежали, заметно подрагивая всем телом, два существа.

Заметив присутствие даунира, они немедленно застыли. Оба как по команде встали, неловко шевеля конечностями. И тут же рухнули на колени, словно перед джорсалирским жрецом.

Командующий повернулся к своему лейтенанту:

– Смотри-ка, так они себя еще никогда не вели.

– Любопытно, – пробормотал Джарро и присел так, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами людей. Он разглядывал окунов и так и эдак, но ничего нового в них не видел. Они защелкали своими ртами, поначалу слишком быстро, но потом в этих щелчках вдруг стала прослеживаться какая-то связность, мелькнула возможность понимания. Или, быть может, не понимания, а воспоминания? В конце концов, зря он, что ли, провел столько веков в этой затхлой дыре в Виллджамуре с книгами в обнимку? Знания, накопленные им там, могут оказаться полезными лишь сейчас, когда он оказался в свободном мире. И до чего приятно, что он может сослужить еще какую-то службу, а не просто быть ходячим экспонатом.

– Ты понимаешь эти звуки? – спросил командующий-альбинос.

Джарро повернулся к людям. Сначала они все казались ему на одно лицо, лишь командующего он всегда безошибочно узнавал по его красным глазам.

– Только одно – они просят у меня то ли прощения, то ли извинения. Что-то в таком роде, по-моему. А вот как я это понимаю, я и сам не понимаю. Мои знания так бессистемны! Может быть, я читал об этом в каком-то тексте. Или узнал еще раньше. Не могу сказать с уверенностью. Разве можно доверять памяти, которая не подтверждена записями, ведь все, что я помню, может оказаться лишь тенью каких-то иных воспоминаний. Хранилища моего мозга огромны.

Лица чужаков не выражали никаких эмоций, они просто не были приспособлены для этого, в отличие от лиц людей или румелей, по которым так легко было читать, что те думают или чувствуют, – совсем как дети. Окуны в этом смысле были совсем иными. И это озадачивало.

– Думаю, я скорее чувствую, чем по-настоящему понимаю, но они, похоже, видят во мне какую-то угрозу. Да, верно. Они знают, кто я такой! – Осознание этого факта уязвило его, как внезапный укус пчелы, до того он привык быть не более чем ожившим мифом в глазах всех, кого встречал.

– Или что ты такое, – предположил Бринд. – По-твоему, там, откуда они пришли, есть еще такие, как ты? И там, в их мире, такие, как они, боятся таких, как ты?