колонной, поскольку прекрасно понимает, что танец по его душу. Все мгновенно смолкает, а фальшивая военная публика дисциплинированно расходится по сторонам с фужерами шампанского или рюмками водки, растворяется массивная дверь актового зала, где еще минуту назад гуляла чересчур громкая вечеринка, и входит молодая дама, одетая в роскошное белое вечернее платье, направляясь прямо за колонну, где он прячется. Он без боязни, но потрясенно взглянул на нее и сразу узнал: «Валуспатни», – как-то само собой пробормотали его кончики губ.

– Андрей, что же ты медлишь? Это все для тебя и твоей книги: зал, банкет, антураж и массовка в мундирах. Я приглашаю тебя на танец! – обратилась она к нему на чистом русском языке.

«Когда это мы перешли на “ты”?», – непроизвольно мелькнуло у него в голове.

На мгновение в зале воцарилась тишина. Он повиновался и вышел за ней в центр зала, привлекаемый ее нежной рукой в драгоценном браслете на запястье с аквамаринами цвета сомы. Грянул оркестр, музыканты которого поразили его дороговизной своих фраков. Песню «Белый вальс» на стихи Игоря Шаферана и музыку Давида Тукманова исполняла сама Людмила Сенчина возраста конца 70-х:

Музыка вновь слышна,

Встал пианист и танец назвал.

И на глазах у всех

К Вам я иду сейчас через зал.

Я пригласить хочу на танец Вас,

И только Вас,

И не случайно этот танец – вальс.

Вихрем закружит белый танец,

Ох, и услужит белый танец,

Если подружит белый танец нас.

Вальс над землей плывет,

Добрый, как друг, и белый, как снег,

Может быть, этот вальс

Нам предстоит запомнить навек.

Я пригласить хочу на танец Вас,

И только Вас,

И не случайно этот танец – вальс. <…>

Он кружился в вальсе и смотрел в ее глаза, подобные крупным аквамаринам в золотых браслетах на запястьях рук. Уже в последнее мгновение вальса он, кажется, задел булавку на ее дорогом платье из снежного шелка, она раскрылась и поранила основание ладони у большого пальца, и он почувствовал тонкую струйку своей крови, оросившей шелк богини. Музыка стихла, и в тот же миг платье, державшееся на этой булавке и плотно облегавшее тело только что танцевавшей дамы, складка за складкой с почти неуловимым для слуха тончайшим шорохом съехало вниз, обнажив античную стать Валуспатни – Артемиды Апатурии народа синдхавов. Тут же официантки из затрапезных пивных превратились в прекрасных дочерей браминов в белых туниках, прислуживающих в священнодействии, а разноликие опереточные казачьи генералы и полковники – в суровых кшатриев с мечами поверх своих синих облачений. Над головой распростерся огромный купол гиперборейского святилища: его тень падала вниз, образуя черный круг, в котором оказались только двое – он и в своей красе обнаженная до пят Валуспатни, отделенная от него лишь волнистой шелковой окружностью платья. Он смутился как подросток при виде совершенного женского тела. Его внезапно одолели неотступное томление, мечтание и тоска, что знаменовали влюбленность и возрастающее желание. Но меж ними пролегал шелк, ставший непреодолимым пределом. Валуспатни с холодным восторгом посмотрела ему прямо в глаза и, рассмеявшись, сказала:

– Разве ты не знаешь, Андрей, что индийские женщины не носят белья!

После чего смех ее усилился, переходя в громовые раскаты немыслимой восторженности. Как только он захотел бежать отсюда, так в тот же миг проснулся. В голове еще стоял гул от смеха Валуспатни, а у основания большого пальца левой руки со стороны ладони он обнаружил вполне себе прочерченную, хотя и не кровоточащую красную царапину. «Значит, это не вполне сон, а граничащее с реальностью наваждение. Прямо булгаковщина какая-то», – пришло ему в голову. Он посмотрел на часы: они показывали одиннадцать минут десятого.

В 11.00 позвонил Феликс. Договорились с ним встретиться на следующий день в 16.00 в ЦДЛ в «Пёстром кафе», чтобы попить турецкого кофе, поиграть на бильярде и обсудить случившееся.

Игра на бильярде в ЦДЛ накануне праздника Успения Пресвятой Богородицы как-то сразу не задалась. Пришлось смять вторую партию (в первой победил Феликс) и согласиться обоим на условную ничью, оставив стол раньше времени. Оно и понятно: Андрей Никитин с трудом отходил от вчерашнего наваждения. В «Пёстром кафе» сели за столик под надписью на стене поэта Семена Кирсанова «О, молодые, будьте стойки при виде ресторанной стойки». Народу было мало – еще не сезон, поэтому представилась возможность пооткровенничать. Первым начал Феликс, сразу заглотив половину чашки ароматного турецкого кофе, сваренного на песке:

– Скажу прямо: твой рассказ во время игры на бильярде меня мало вдохновил. Просто после осмотра тобой фотографий ее смерти и крушения на Луне твоя знакомая дала тебе понять, что с ней ничего не случилось, то есть она по-прежнему живее всех живых. Подобные вечные сущности, как я понимаю, способны для надобности менять свои тела как наряды. Но она больше, чем та, за кого себя выдает.

– С этого места попрошу поподробнее. Выкладывай прямиком как археолог археологу.

– Куда уж прямее. Я еще в прошлый раз на праздновании твоей сорок второй годовщины сказал, что она вечная демоническая сущность, выражаясь языком диалогов Платона. Интересно было бы послушать твою вторую белую даму, вместе с этой подругой появившуюся на Измайловском острове, но ты тогда отогнал обеих. За тебя идет между ними борьба. Исход ее пока не очевиден… Слушай, я чувствую, что превращаюсь в твоего личного астролога или эзотерика, как на загнивающем Западе, – улыбаясь, попробовал отшутиться Рожнецкий.

– Я очень благодарен тебе, дорогой! Ты уж прости, но в подобных ситуациях возникают пробелы с логикой и здравомыслием у кандидата исторических наук и члена Союза писателей в одном лице. Впрочем, ты что-то хотел мне сообщить о своем отце.

– Так вот. Батя в свои уже весьма взрослые годы еще кремень в физическом отношении, а потому недавно нашел себе подработку составлять дайджесты газет и журналов для своего самого высшего начальства на Лубянке. Часть сведений он берет из закрытых редакций АПН, специализирующихся на западной прессе и переводах ее материалов на русский язык. В общем, там нет ничего секретного, а потому он знакомит с некоторыми дайджестами и меня, памятуя нашу с тобой заинтересованность в изучении времени-пространства. Дней десять тому назад курьер ему доставил из АПН перевод итальянской статьи, посвященной итальянскому монаху Ордена святого Бенедикта Пеллегрино Эрнетти, изобретшего в мае 1972 года объемистый сложный прибор под названием «Хроновизор», способный входить в резонанс энергоинформационного пространства и отображать на экране реальные лица и