и участником которого оказался археолог Андрей Никитин. Откуда получается, что и гиперборейскую сому он взял из рук Валуспатни, пусть и ведающей за все наваждения прошлого, настоящего и будущего в подлунном мире, и вкушал ее по-настоящему. Тогда это было молодое вино жизни, пришедшее к нему из древней эпохи первоначальной империи Рама на Кольском полуострове. Оно, вероятно, содержало в себе и кристаллизовавшиеся капли тантры временной грани, тончайший покров которой был поглощен густым туманом и нарушен. Эти капли времени, а по сути небесная лимфа, и стали для Андрея Никитина, умело аллегорически трактовавшего притчу «О сладости жизни» из «Повести о Варлааме и Иоасафе», тем диким медом, вкушаемым несчастным молодым человеком, преследуемым инорогом-Индрой и животными, символизировавшими стихии века сего.

Возможно, во всем этом кроется и разгадка тайны Святого Грааля рыцарей-тамплиеров. Как ни странно, к ней ближе всего подошел американский остросюжетный приключенческий фильм 1989 года «Индиана Джонс и Последний крестовый поход», снятый Стивеном Спилбергом на сюжет его исполнительного продюсера Джорджа Лукаса. Нет смысла вдаваться в сюжетные перипетии превосходного фильма, но отметим, что его финал как раз и несет откровенные аллюзии на исследование тайны времени, когда Святой Грааль является вместилищем того вещества, о котором мы только что говорили, назвав его тантрой предела или небесной лимфой. При внимательном рассмотрении фильма он предполагает наличие в священной чаше именно этой субстанции и никакой другой. Последнее нас снова отсылает к божественному Присутствию или имперсональной храмовой Шехине Соломонова Храма, в котором «Премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его» (Прит. 9:1).

Иногда Шехину изображают в виде прозрачной святящейся дымки, стоящей над святилищем Иерусалимского Храма, а порой и в образе капель или слез росы блаженства, рассеянных по утренней траве как мирозданию. Иными словами, облако Славы выкристаллизовалось в росную воду горя и радости, особенно в период после разрушения Второго Храма в 70 году н. э., связанного с именами Зоровавеля и царя Ирода Великого. Однако Храм разрушен и нет больше священного служения коэнов и левитов, а народ изгнан и рассеян – рассеяна по Вселенной и Шехина. Отсюда утяжеление и затемнение этой росы, привлекавшей внимание выдающихся еврейских каббалистов Средневековья и Эпохи Возрождения. Впрочем, в подобном своем отягощенном состоянии она служит аллюзией Питрияны в «Ригведе», пути предков, символизировавшего, по справедливому представлению брахмана Бала Гангадхара Тилака, период темной полярной ночи у первоначальных индоариев Арктогеи-Гипербореи (кстати, в библейской традиции еврейское слово гибор, предположительно этимологически связанное с Гипербореей, означает героя и богатыря; оно же вошло в одно из имен Единого Бога: Эль-Гибор – «Бог Крепкий», Исх. 9:6–7). Все это нас в очередной раз возвращает к темным водам «Ригведы», дикому меду притчи «О сладости мира» из «Повести о Варлааме и Иоасафе», Святому Граалю рыцарей-тамплиеров – одним словом, ткани времени и времен, тантре, сплетающей прошлое, настоящее и будущее, которая, обладая душой, но не личностным интеллектом, иногда может пролиться росой блаженства на своих избранников.

Шехина и коэн

Другое дело, что оное «присутствие», ткань времени, нельзя переносить на сущность самого Бога, что произошло в зороастризме и даже уже в его ранней форме – зерванизме. Время-Зер-ван там оказалось обожествленным, а его светлая и темная фазы получили олицетворение в Ахура Мазде и Аримане. Фридрих Ницше, пожалуй, единственный, кто угадал в зороастризме абсолютный арийский пантеизм, который его с годами все больше привлекал: его «Сумерки богов» о том же, а «По ту сторону добра и зла» – отчаянная попытка поиска Абсолюта, которого он растворил в зороастрийском Зерване. Уже в работе «Бытие и время» (1927 год) Мартина Хайдеггера, вероятно, всю жизнь остававшегося атеистическим зороастрийцем, концепция Фридриха Ницше обретает свою отточенность и академическую завершенность. Творчество Хайдеггера, сосредоточенное вокруг Бытия-Времени и Времени-Бытия с пронизывающей их протяженностью, великолепный результат сплава древнегреческой классической философии с основными идеями зороастризма, о котором мечтал еще восточно-римский ренессансный мыслитель Георгий Гемист Плифон. Вывод Ницше и Хайдеггера суров: обожествление ткани времени невозможно, а потому нет смысла говорить о трансцендентном и, разумеется, Абсолюте. Однако это выглядит так лишь в контексте зороастрийского видения обоих при существовании двух противоположных начал бытия и бесконечного времени. В данном случае пространство Бытия-Времени становится герметичным и, значит, Бытие самовоспроизводится в своих качествах и атрибутах. И сущее это только ткань, тантра времени, и отсюда идея Вечного возвращения у них воспринимается не как типологическая цикличность истории, но в буквальном смысле, поскольку сама эфирная ткань обладает своей памятью, действуя «душевно», хоть и безлично.

Magna Figura тамплиеров.

Подобную ей литую статуэтку использовал Андрей Никитин

Имперсональное сознание, растворенное в душевности, пожалуй, и есть квинтэссенция всей экзистенциальной философии Мартина Хайдеггера, поистине последнего классического мыслителя Германии. За пределами Бытия в своей экзистенции, которой и предстает тантра времени, ничего нет: по сути, это единственно правильное прочтение «По ту сторону добра и зла» Фридриха Ницше. Но ведь и корни еврейской Каббалы, как эзотерического учения иудаизма, пребывают и древнеперсидском зороастризме, когда евреи в период своего Вавилонского пленения VI столетия до н. э. познакомились с мистическими основами религии магов. С тех пор каббалисты заговорили о божественной пустоте, находящейся за гранью Айн-Соф – Единого Сущего или Божественной Беспредельности. Впрочем, Айн-Соф трансцендентное определение, удерживающее Каббалу в рамках монотеистического иудаизма, тогда как Ницше, а вслед за ним Хайдеггер отдалили и удалили трансцендентность, получив свою пустоту по ту сторону добра и зла. Собственно, сфер, объемлющих Древо Сефирот или Древо жизни по ту сторону ткани времени в каббалистической традиции три – Айн-Соф Аур (0), Айн-Соф (00) и Айн (ООО), отсылающих к тринитарной теологии неоплатонизма и христианства. И только за этими тремя сферами начинается абсолютная божественная пустота или пустота Абсолюта. В своей экзистенциальной концепции Хайдеггер, идя по стопам Ницше, исключая трансцендентное, сокращает неоплатоническую картину Единого Сущего до Бытия-Времени, в ткани которого исчезает имманентное себе божество. За пределами этой вселенной Хайдеггера – хаос или пустота по ту сторону бытийных начал. Все совершенно по-зороастрийски. Одним словом, Единое Сущее становится имманентным Зервану Акаране или бесконечному Времени. Однако Хайдеггер не мог признать бога времени, до конца своих дней сделавшись пантеистом в духе строгого зороастризма, в целом удачно скрываясь под характерным званием экзистенциального мистического атеиста.

Андрей Никитин сидел в своем кабинете напротив превосходного отлитого из серебра бюста древнеримского бога двуликого Януса среднего размера, размышляя о естестве времени. Он достался ему от репрессированного отца, а тот его получил от руководителя Восточного отряда рыцарей-тамплиеров Иерусалима русского экономиста