жизни» из знаменитой средневековой «Повести о Варлааме и Иоасафе». Впору напомнить сюжет этой притчи. На одного человека напал инорог, по-современному единорог или по-старорусски Индрик, а также Индра, который в русском фольклоре «ходит по подземелью, словно солнышко по поднебесью», а живет на Фавор-горе. Несчастный бежал от инорога, взобрался высоко на дерево, но увидел, что под деревом, заполнив собой ров, извивается огромный аспид, оскалившийся, чтобы его пожрать. К дереву устремляются змеи, а корни дерева точат мыши, и оно вот-вот рухнет. Человек уже было впал в отчаяние, как вдруг заметил, что с ветвей дерева стекают по стволу несколько малых капель дикого меда, которых ему так захотелось отведать, что он тут же позабыл не только об аспиде, змеях и мышах, но даже про инорога. Стало быть, он предал забвению саму смерть, потянувшись к сладости мира. Если судить о буквальном смысле притчи, то человек обречен со всех сторон, просто сладость мира дает ему возможность на мгновение забыться, прежде чем быть разорванным зверями, представляющими пространство-время и стихии. Отсюда все тщетно и стоит удалиться в пустыню, чтобы стать анахоретом, получив упокоение уже в мире сем. Однако аллегорическое толкование притчи, которому следовал Андрей Никитин, приводит к парадоксальным выводам. Дело в том, что дикий мед – это познание, дающее на мгновение восхитительное отдохновение человеку от житейских бурь и гроз; однако он горчит, поскольку дикий: недаром сказано премудрым царем Соломоном, что «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» (Еккл. 1:18). Но путь познания или дикого меда, в отличие от стези анахорета, имеющей завершение в факте его отшельничества, по сути, бесконечен. Это действенный путь рыцаря со многим числом падений и восхождений из-за постоянного вкушения дикого меда познания, который при восхождении рыцаря на личную Голгофу жизни становится все более чистым и сладким. Это путь пчелы, сначала приносящей дикий мед и поедающей его в зимнее время, который с годами становится все более утонченным и сладким по вкусу. Как тут не вспомнить девиз легендарного Сармунского братства в Гиндукуше, в котором наш выдающийся соотечественник Георгий Иванович Гурджиев получил свое посвящение: «Амал мисазад як Заат-и-Ширин» – «Труд создает сладкую сущность» (перс.). Значит, человек на созидательном пути познания, однажды откушав меда, в итоге сам превращается в пчелу. Отсюда знаки пчел на родовых гербах средневекового европейского рыцарства, со временем превратившиеся в золотые геральдические лилии. Таков аллегорический смысл притчи «Об инороге» или «О сладости жизни» хрестоматийной «Повести о Варлааме и Иоасафе» по видению сына русских тамплиеров Андрея Никитина, а потому финал его ненаписанной книги уходит от нас в темные бездны Нави, хоть Явь и представила нам несколько крупных медовых капель его вероятного отображения.

В связи с чем нам уместно отвлечься, раскрыв того, кто зашифрован в образе инорога в «Повести о Варлааме и Иоасафе» и зверя-Индрика в «Голубиной книге». В последней мы читаем: «Живёт зверь за Океаном-морем. А рогом проходит зверь по подземелью, аки ясное солнце по поднебесью, он проходит все горы белокаменные, прочищает все ручьи и проточины, пропущает реки, кладязи студёные. Когда зверь рогом поворотится, словно облацы по поднебесью, вся мать-земля под ним всколы-бается… все зверья земные к нему приклонятся, никому победы он не делает» («Голубиная книга. Славянская космогония». М., Эксмо, 2008). Понятно, что Индра, некогда грозный бог индоарийской и более поздней славянской мифологий, соответствовавший Перуну великого кагана Владимира, крестившего Русь, с принятием христианства перекочевал в апокрифические народные книги, всегда подозрительные для официальной ортодоксии. То есть он превратился в главного зверя как бы «языческого подполья» Руси, образ которого встречается в каменной резьбе неповторимых храмов Владимиро-Суздальского княжества. Но если Индра «Ригведы» ведает темными водами небесной тверди, темными водами эфира, о чем мы писали выше, то, превратившись у русского народа в Индрика, он опрокинут в подземелье, где опять же следит за истоками ключей, ручьев и рек. Копье, которым Индра убивает Вритру, стало одним рогом, а сам бог-воитель ведического периода сделался диковинным животным, правда, не менее изящным, если судить по его старорусским изображениям. Но и глубоко в подземелье Индрик продолжает исполнять роль солярного божества, ходя там «аки ясное солнце по поднебесью», вспоминая о том, как когда-то являлся Индрой, владыкой Сварги (Неба) в Гиперборее, знаменуя собой приход долгого полярного дня и очередную победу над Вритрой – силами тьмы и полярной ночи.

Притча о единороге. Миниатюра из арабской рукописи Жития Варлаама и Иоасафа. BNF Arabe 274

Здесь мы постепенно подошли к сути того, что произошло тогда в конце июня 1969 года на песчаном берегу Белого моря с молодым, но уже опытным археологом Андреем Никитиным, после чего задумавшим написать никогда им ненаписанную книгу. Речь здесь идет о существовании тонкой завесы между Навью и Явью, едва уловимое астральное вещество которой способно проявляться благодаря черному женскому жречеству Лилит-Валуспатни и падшей Софии-Ахамот. Наибольшей плотности это вещество благодатным образом достигало в Иерусалимском Храме, особенно при царе Соломоне, получив название Шехины или сверхъестественного Присутствия. Эта безличная живая сущность или тончайший высший эфир, служащий проводником и коконом для божественных деяний и чудотворений. Сын Божий Иисус, вторая ипостась Святой Троицы, прекрасно использовал в своем земном бытии ее вещество, став Спасителем и Христом рода человеческого в божественном Присутствии, но пребывая царем Иудейским в храмовой Шехине. Этот эфир обладает связующей себя в пространстве единой имперсональной душой, которую гностики считали страдающей частью, а великий русский философ Владимир Соловьев называл вечной женственностью: благодаря ей божественные существа могут в мгновение ока перемещаться по времени-пространству, даже находясь одновременно в двух и более местах. Собственно, это плазма эфира, связующая миллиарды тонких нитей мироздания и Вселенной. Это незримая ткань пространства-времени, о которой повествуется в буддийской «Калачакра-тантре», являющейся вершиной учений Ваджраяны (Калачакра-тантра, санскр. – Ткань колеса времени). Однако у Владимира Соловьева она выглядит более живой, нежели в суровых посвятительных умозрениях ламаистского буддизма, который все же восхищает точностью ее определений. По Соловьеву она – всеединство; в тибетском буддизме – единство всего сущего, объемля которое по тождественности, возможен переход микрокосма в макрокосм.

Притча о единороге. Рукопись XVII века. Житие и жизнь преподобных отец наших Варлаама пустынника и Иоасафа царевича Индийскаго

Стало быть, в тот день убывающей белой ночи густой туман растворил эту тончайшую пленку, если угодно тантру, между Навью и Явью, позволив на небольшом участке побережья соприкоснуться двум потокам времени-пространства, смешав их ненадолго, сделав действительным проявившийся феномен, свидетелем