Итальянское правительство весьма терпимо отнеслось к образованию в Италии «Эмиграционной комиссии Трентино[178]», которая привлекала наших дезертиров для направления их в так называемый легион «неосвобожденных». К тому же все отчетливее стало проявляться то обстоятельство, что новый начальник итальянского Генерального штаба граф Кадорна[179] все более открыто начал становиться на сторону Франции. В этой связи весьма характерным являлось одно из его высказываний: «Для регенерации нации нам непременно нужна война. Однако она может вестись только против Австро-Венгрии, поскольку только такая война способна объединить нацию!»

Совершенно ясно, что Италия пока не ввязалась в войну лишь по той причине, что момент казался ей недостаточно выгодным для легкого достижения успеха. К тому же ее армия еще не оправилась после ливийского военного похода[180], а ее оснащение не было завершено. Благодаря же нейтралитету это отставание энергично наверстывалось, на что итальянцы уже выделили один миллиард лир. Не случайно еще в начале 1915 года все донесения сходились на том, что в феврале или марте Италия достигнет полной боевой готовности. И в тот момент, когда предполагались затяжные кровопролитные бои в Карпатах, это не могло нас не беспокоить.

Мы, естественно, усилили разведку в отношении Италии. Были возвращены назад два офицера, длительное время служившие в «Эвиденцбюро» в итальянской группе, причем гауптман Зоберниг ее возглавил. Он быстро развернул работу против Италии, а заодно и Румынии. Другой же гауптман, барон фон Сильватичи, стал начальником агентурной группы.

К тому времени уже великолепно работал главный разведывательный пункт в Инсбруке, возглавлявшийся гауптманом Эрихом Родлером, а разведпункт в Граце получил обратно своего проверенного временем начальника гауптмана Николауса фон Афана. Однако нашу просьбу прикомандировать одного офицера к консульству в Болонье, являвшейся важным железнодорожным узлом при возможном развертывании итальянских войск, министерство иностранных дел, к сожалению, отклонило. Но уже в феврале оно согласилось направить гауптмана Готтхарда Шульгофа в Лозанну в качестве вице-консула, перед которым была поставлена задача по установлению особого наблюдения за французской Швейцарией.

Сама же Швейцария решила придерживаться строгого нейтралитета и могла решиться на вступление в войну только при условии его нарушения. Однако предугадать, пойдет ли в решающий момент разрыв между народами немецкой и французской Швейцарии дальше или нет, когда разлом прошел через всю Европу, было невозможно.

Хорошо содействовали разведывательной службе консулы в Венеции, Неаполе и Милане. Надо заметить, что произошедшее 13 января 1915 года сильное землетрясение в средней части Италии сыграло нам на руку, так как на некоторое время охладило воинственный пыл итальянцев.

Между тем решения союзного командования начали приобретать вполне осязаемые формы, и 15 января мы с полковником фон Хранилович-Шветассин и немецкими офицерами разведки гауптманом Гюнтером Францем из штаба Верховного командования «Восток», а также гауптманом Грато из армейской группы фон Войрша смогли наметить мероприятия по маскировке переброски германского корпуса в Карпаты. По моему предложению в середине января один немецкий батальон отправился в Банат[181] (Южную Венгрию), чтобы ввести сербов в заблуждение и скрыть прибытие более крупных германских сил. Конечно, переброска батальона должна была осуществляться так, чтобы привлечь к себе максимальное внимание противника. Такое позволяло предположить, что шпионы посчитают, будто бы и другие следующие за ним немецкие части последуют в том же направлении.

Одновременно военный атташе в Софии должен был распространить сообщение о прибытии квартирьера по вопросам размещения в Банате трех немецких корпусов. И надо сразу отметить, что введение противника в заблуждение полностью удалось, о чем свидетельствуют архивы сербского Генерального штаба. Даже в конце февраля сербы были твердо убеждены, что в Банате находится по меньшей мере один немецкий корпус.

В результате в Карпаты от сербской границы во второй половине января смогли незаметно отойти пять германских дивизий, а в начале февраля, когда распространение сыпного тифа сделало сербскую армию непригодной к осуществлению наступательных действий, еще две дивизии.

А вот мероприятия по ограничению права почтовой и телеграфной переписки, которые были призваны способствовать маскировке этих передвижений, немецким войскам помогли не так, как хотелось бы. В отношении же железнодорожных инстанций необходимое молчание соблюсти вообще не представлялось возможным. Поэтому в целях предосторожности им тоже пришлось передавать фальшивые сведения.

Между тем для Главного командования раскрытие тайны оказалось не таким уж нежелательным. Ведь заметив переброску немецких войск, русские были вынуждены тоже в срочном порядке направить в Карпаты один корпус из 10-й армии, что значительно облегчило планировавшийся разгром этой армии в мазурском сражении[182].

Тем временем на Карпатах в Северо-Восточной Венгрии русские благодаря проживавшим там дружественно расположенным к ним русинам чувствовали себя как дома. К тому же всюду проходимые и покрытые большими лесами горы благоприятствовали перемещению шпионов, а имевшихся в тех районах сил для надежного перекрытия всех тропок явно не хватало. Действию русских шпионов содействовали и патриархальные отношения, царившие в немногих более-менее крупных населенных пунктах. В важном центре Унгвар[183] положение об обязательной регистрации прибывших не действовало, а городской голова со своими шестью полицейскими имел так много другой работы, что заниматься шпионами просто не мог. В общем, это был настоящий шпионский рай.