– Мне самой непонятно, почему с другими я не чувствую этого, ведь я живу не в военное время, не в опасном районе.

– Безопасность – это не обязательно защита от видимого зла. Иногда безопасность – это комфорт и доверие.

– Это была любовь, – вырывается у меня, – Артур и тот парень – они любили меня. Любили по-настоящему, любовь ведь это принятие другого человека? Всех его страхов и недостатков?

– Ты думаешь, твои родители не любят тебя?

– Мама любит, но она будто разрывается между тем, что должна, по ее мнению, делать, и тем, что чувствует, я вижу это. Насчет отца я не знаю… мне кажется, он тоже любит, но он настолько уверен в своей правоте, что не видит того, что я чувствую. Он думает, что знает лучше, как я должна себя вести и что делать. Может, это его способ защиты? Запереть меня в рамки собственного «правильно»? Кто знает?

Себастьян поджимает губы:

– Ты когда-нибудь говорила с ним?

– Да, я пыталась. В тот раз, когда мы обсуждали мое интервью, я пыталась вести диалог. Это словно говорить со стеной: он не слышит, не воспринимает всерьез. Мне кажется, ему тяжело дается понимание, что дети выросли. Он просто нас не слушает. Артур же другой, он вникает в каждое пророненное мною слово, и так было всегда.

– Что ты имеешь в виду, говоря «всегда»? Ты что-то помнишь?

Я устало закрываю глаза:

– Я помню, однажды я вела с ним такой же диалог. Я рассказывала ему про родителей, пыталась понять их и спрашивала его совета. Я тогда говорила, что для каждой девочки папа – символ определенной защиты, ведь так хочется на него положиться, но со своим отцом я не ощущаю этого. Он тогда сказал, что люди разные, всех никогда не поймешь, порой у некоторых человеческих поступков и вовсе нет логики. Артур тогда заверил, что я всегда смогу положиться на него, если нуждаюсь в защите.

Я замолкаю и нервно заламываю пальцы. Я действительно помню этот разговор: он проходил на пляже, мои ноги были мокрыми, и маленькие песчинки прилипли к пальцам и ступням. Там были только мы вдвоем, я помню его взгляд и то, как он взял меня за руку. Поверила ли я ему тогда? Определенно, на миллион процентов. Я сплела наши пальцы и не хотела его отпускать.

– А другой парень? Расскажешь о нем подробнее?

На моем лице почему-то появляется улыбка.

– Если честно, я вообще его не помню, но он делал меня счастливой, я, кажется, много смеялась рядом с ним, в нем чувствовалась беззаботность. Хотя скорее она была наигранной, ведь порой в его зеленых глазах было море грусти.

– Видишь, это не так сложно говорить со мной. Напротив, полезно, – шутит Себастьян.

Мне кажется, он хочет сбить меня с пути. Быть может, в грусти того парня и скрываются мои тайны. Тайны, к которым я не готова…

– Я очень рад, что все-таки пришел. Адель, я могу попросить тебя звонить мне всякий раз, когда ты что-то вспоминаешь? Я так понимаю, в последнее время это происходит довольно часто. Вместе мы сможем собрать цепочку событий, хорошо? – Себастьян выглядит слегка задумчивым.

Я киваю:

– Хорошо.

Я провожаю его до двери своей комнаты.

– Дальше я сам, – останавливает он, – ложись, отдыхай и ни в коем случае не пропускай больше наши встречи, – с улыбкой заканчивает он.

После его ухода во мне много противоречивых чувств.

Мари тихонечко стучит в открытую дверь:

– Я проходила мимо и увидела, что одеяло запачкано.

Она тут же снимает постельное белье, заляпанное кровью, и стелет новое.

– Спасибо, Мари, – благодарю я и прохожу к окну.

Под фонарями кружатся вихри снежинок. Взгляд падает на коробку с пирожными, которая так и осталась лежать на подоконнике. Вспоминая, что за весь день ничего не ела, я открываю ее и беру первое попавшееся пирожное зеленого цвета.

Зеленые глаза и голос за спиной. Все это принадлежит парню, который придумал фирменный рецепт горячего шоколада. Откуда во мне такая уверенность? Не знаю, но готова поклясться жизнью, что так оно и есть. Он был моим первым поцелуем… кто он? Марсель как-то сказал мне, что во сне я кричу два имени. Одно мне известно – Артур Бодер, второе же все еще под вопросом. Я смотрю на часы: 18:40, слишком рано, чтобы ложиться спать. Мысленно ругаю себя за то, что раньше не поставила на ночь диктофон, как собиралась.

Но пока можно загуглить имя того, кого я знаю. Я открываю компьютер и пишу «Артур Бодер», и палец предательски замирает над клавишей enter. Думаю о том, что родители с их манией контроля обязательно увидят этот запрос. А потом перестаю бояться, что они могут узнать об этом и какая реакция последует. Я пытаюсь воссоздать из жалких крошек девятнадцать лет собственной жизни. И они не здесь, чтобы помочь мне в этом. Поэтому я нажимаю на клавишу, страница грузится мгновенно, и на меня сыплются статьи.

«Французский боксер Артур Бодер потерпел первое поражение, проиграв американцу Джо Уильямсу в бою за чемпионский титул». Я перехожу по ссылке, чтобы прочитать подробнее.

«Французский боксер Артур Бодер проиграл американцу Джо Уильямсу в финале Всемирной боксерской суперсерии. Об этом сообщает корреспондент boxing.com.

Поединок прошел вечером в субботу, 7 июля, в Лас-Вегасе и продлился все 12 раундов. По решению судей победу одержал Уильямс (120:108, 119:10 9, 119:10 9).

Таким образом, американец стал победителем Всемирной боксерской суперсерии, а также обладателем чемпионского пояса, по версии Международной боксерской федерации (IBF).

Уильямс за свою карьеру провел 20 поединков, одержав 20 побед. На счету американца 14 побед нокаутом. Бодер потерпел первое поражение в 11 поединках. 9 побед Бодер одержал нокаутом».

Я смотрю на приложенные фотографии и вижу Артура. У него на лице нет живого места, его оппонент – афроамериканец – выглядит чуть лучше, с двумя поясами на животе.

Я решаю пролистать комментарии…

«Хороший боец Бодер, но слишком резво запрыгнул в профессиональный бокс. Ему еще рано, 22 года мальчишке».

«Зрелищный был бой. Этот француз оказался стойким, я уж думал, не встанет от таких мощнейших ударов Уильямса, однако вставал и бился. Респект за характер».

«Да говно ваш Бодер. Помахал кулаками, как девчонка. Чего он хотел? Пояс? Молоко на губах еще не обсохло!»

Я хмурюсь и решаю, что с меня достаточно, перехожу к галерее и начинаю листать снимки. И резко закрываю компьютер, потому что больше не в силах на такое смотреть. У Артура вместо лица полнейшее месиво. К горлу подступает желчь, и я еле добегаю до туалета, чтобы выплюнуть одну-единственную съеденную макаруну. Но спазмы не прекращаются, я не могу перестать кашлять и наладить дыхание. Чувствуя слабость, я опускаю голову на прохладный кафель и закрываю глаза.