И всё это привело к тому, что пока испанский галифе, почтизаштилевший у тропиков, еле-еле полз к северу, поставив всю громаду парусов,часто совсем безжизненно свисавших с рей, между доном Жуаном и доном Педрозавязалось нечто вроде дружбы. Многое восхищало дона Жуана в его новомприятеле: сразу бросавшаяся в глаза сила мышц и крепость духа дона Педро; егоглубокое знание света и людей; его остроумие и находчивость; его чуточкуциничная философия. Долгие часы вынужденного досуга они ежедневно короталивместе, и их дружба крепла и росла со сказочной быстротой, подобно буйной флоретропиков.

Вот как случилось, что Питер Блад уже шестой деньпутешествовал на положении почётного гостя на испанском корабле, который долженбыл бы везти его закованным в кандалы, догадайся кто-нибудь о том, кто онтакой. И пока командир корабля, стараясь его развлечь, докучал ему своимиигривыми песенками, Питер Блад забавлялся в душе, рассматривая с юмористическойстороны немыслимую эту ситуацию и мечтая вместе с тем при первой же возможностиположить ей конец.

Когда пение оборвалось и дон Жуан, взяв из стоявшей рядомсеребряной шкатулки перувианскую конфету, отправил её в рот и принялся жевать,капитан Блад заговорил о том, что занимало его мысли. Динассу, на которой онспасался вместе с беглыми испанцами, галион тащил за собой на буксире, и ПитерБлад подумал, что настало время снова ею воспользоваться.

— У нас сейчас на траверсе Мартиника, — заметил он. — Мынаходимся в шести-семи лигах от берега, никак не больше.

— Да, и всё из-за этого проклятого штиля. Я бы сам могнадуть паруса крепче, чем этот бриз.

— Я понимаю, конечно, что вы не можете ради меня заходить впорт, сказал Блад. Франция и Испания находились в состоянии войны, и Блад догадывался,что это было одной из причин, почему дон Жуан оказался в этих морях. — Но притаком спокойном море я легко могу добраться до берега в той же пинассе. Что выскажете, дон Жуан, если я распрощаюсь с вами сегодня вечером?

Дон Жуан был явно огорчён.

— Почему вдруг такая спешка? Разве мы не договорились, что ядоставлю вас на Сен-Мартен?

— Да, конечно. Но, подумав хорошенько, я вспомнил, чтокорабли редко заходят в эту гавань, и когда-то ещё мне удастся найти там судно,которое идёт в Кюрасао, в то время как на Мартинике…

— Нет, нет, — капризным тоном прервал его хозяин. — Выпрекрасно можете сойти на берег и на Мари-Галанте, куда я должен зайти поделам, или, если хотите, на Гваделупе, что, мне кажется, даже лучше. Но,клянусь, раньше этого я вас не отпущу никуда.

Капитан Блад перестал набивать трубку душистым табаком изстоявшего на столе сосуда.

— У вас есть дела на Мари-Галанте? — Он был так удивлён, чтона секунду отвлёкся от основной темы разговора. — Что может связывать вас сфранцузами в такое время, как сейчас?

Дон Жуан загадочно улыбнулся.

— Дела военные, друг мой. Я же командир военного корабля.

— Так вы собираетесь напасть на Мари-Галанте?

Испанец ответил не сразу. Пальцы его мягко перебирали струныгитары. Полные яркие губы всё ещё улыбались, но в этой улыбке промелькнулочто-то зловещее, а тёмные глаза блеснули.

— Гарнизоном Бассетерре командует некая скотина, по фамилииКулевэн. У меня с ним свои счёты. Вот уже год, как я собираюсь разделаться сэтим господином, и теперь день расплаты близок. Война открыла передо мной этувозможность. Одним ударом я устрою свои дела и сослужу службу Испании.

Питер Блад молча раскурил трубку. Использовать большойвоенный корабль, для того чтобы напасть на такое незначительное поселение, какМари-Галанте, с его точки зрения, это была совсем плохая услуга Испании. Но онне выдал своих мыслей и не стал настаивать, чтобы его высадили на Мартинике.

— Я ещё никогда не был на борту судна во время военныхдействий — это расширит мой кругозор. Думаю, что запомню это надолго… Если,конечно, пушки Бассетерре не пустят нас ко дну.

Дон Жуан рассмеялся. При всей своей распущенности он вместес тем, по-видимому, не был трусом, и предстоящее сражение его не пугало. Мысльо нём скорее даже вдохновляла испанца. Он пришёл в отличнейшее расположениедуха, когда к заходу солнца ветер наконец посвежел и корабль прибавил ходу. В этотвечер в капитанской каюте «Эстремадуры» царило шумное веселье, то и делораздавались взрывы хохота, и было выпито немало хмельного испанского вина.

Капитан Блад пришёл к заключению, что велика должна бытьзадолженность французского управителя Мари-Галанте дону Жуану, если предстоящеесведение счетов вызывает такое бурное ликование испанца. Личные же симпатииБлада оставались на стороне французских поселенцев — ведь им уготовано былоодно из тех чудовищных нападений, коими так прославились испанцы, возбудив ксебе заслуженную ненависть в Новом Свете. Но он был бессилен пальцемпошевельнуть в их защиту, бессилен даже поднять голос; он вынужден былпринимать участие в этом дикарском веселье по поводу предстоящей резни,вынужден был поднимать тост за то, чтобы все французы вообще и полковник деКулевэн в частности провалились в тартарары.

Утром, выйдя на палубу, капитан Блад увидел милях в десяти —двенадцати по левому борту длинную береговую линию острова Доминика, а впередина горизонте неясно выступали из туманной дымки очертания серого массива, и ондогадался, что это гора, возвышающаяся в центре круглого острова Мари-Галанте.Значит, ночью, миновав Доминику, они вышли из Карибского моря в Атлантическийокеан.

Дон Жуан в отличном настроении — ночное бражничание,по-видимому, нисколько его не утомило — присоединился к Бладу на корме исообщил ему всё то, что Блад уже знал сам, хотя, разумеется, и не подавал виду.

Часа два они продолжали держаться прежнего курса, идя прямопо ветру с укороченными парусами. Милях в десяти от острова, который теперь ужезелёной стеной вырастал из бирюзового моря, отрывистые слова команды ипронзительные свистки боцмана привели в действие матросов. Над палубами«Эстремадуры» натянули сети для падающих во время сражения обломков рангоута, спушек сняли чехлы, подтащили к ним ящики с ядрами и вёдра с водой.

Прислонясь к резным поручням на корме, капитан Блад синтересом наблюдал, как мушкетёры в кирасах и шлемах выстраиваются на шкафуте,а стоявший рядом с ним дон Жуан тем временем всё продолжал разъяснять емузначение происходящего, не подозревая, что оно понятно его собеседнику лучше,чем кому-либо другому.

Когда пробило восемь склянок, они спустились в каютуобедать. Дон Жуан теперь, перед приближающимся сражением, был уже не стольшумен. Лицо его слегка побледнело, движения тонких, изящных рук сталибеспокойны, в бархатистых глазах появился лихорадочный блеск. Он ел мало иторопливо, много и жадно пил и ещё сидел за столом, когда нёсший вахту офицер,плотный коренастый юноша по фамилии Верагуас, появился в каюте и сообщил, чтокапитану пора принимать команду.