Я уже готов поделиться с ней жидкостью.

— Соси ещё. Умница… Ещё… Вот так…

Она заглатывает под корень. Нажим ослабляю — сама движется. Губы тёплыми слюнями обтекают. Болт как смазанный ходит. Чётко. Приятно. Узко. Так узко не было ещё ни разу.

— В глаза мне посмотри… — прошу и едва не выстреливаю.

Пронизывает, дрянь. Грудную клетку надвое. Шипы взгляда вонзает. Отрава моя. Дурная. Жрать её готов часами напролёт.

Отстраняю её легонько. Она ладонью рот вытирает и дышит тяжело. Кожа дрожит. Мурашками покрытая. Толкаю её на кровать. Халат из-под неё вытягиваю.

Красавица мелкая. Сладкая. Нереально сладкая. И пахнет. Я наклоняюсь к ней. Ловлю дыхание свежее и чистое. Нетронутой кажется. И вместе с тем — блядью с растраханными губами. Ну, как так можно? Двойственность убийственная. Брюхо вспарывает. Заставляет мысли гонять. Несвойственные. Губительные.

Грудь её сочная как кусок торта со свечками пиков сосков. Тереблю их языков, выбивая стоны глубокие. Они у неё откуда-то из глубины идут.

Не писклявые повизгивания купленных шалав. Но исконно женское. Природное. Звериное. Матка она. Мать. Самка. Болт её первой признал. Только на неё работать готов. Одержимый. Как кобель свою суку почуявший. От одного только запаха или взгляда — по стойке смирно честь отдаёт.

— Зверь! — вскрикивает, когда зубами тереблю острые бусины. От прилива крови они ещё багровее становятся.

А ладони мои уже её бёдра сливочные гладят. Атласные берега. Нежные. А посередине — река. Река же, ну? Готов поставить свою жизнь, что между бёдер — потоп. Гейзер. Заливает.

Уверен. Она по мне — как кошка. Хоть и не признаёт власть над ней. Сторонится. Но я намёки читаю. И ревность её саму за себя говорит. Чует, кто в её доме хозяин. Патриархат. Стопроцентный. И она — огонь у костра моего. Поддерживает так, что болт дымится, едва не обугливаясь. Пожарище, млять. Потушить можно, только привсунув.

Развожу её бёдра в стороны. Мелкая их стискивает нарочно и ладошками щёлочку свою прикрывает стыдливо.

Но я успеваю понять — пуговица набухшая. Кнопка работает. Чётко заводится. По сигналу «соси» всё сработало, как надо, и вниз импульс дало. Порочный. Заводящий.

С пол-оборота.

Моя сука. Да. Моя.

— Мне нельзя! — возражает.

Пререкается. Опять. Отказать хочет? Да я же её тогда продолблю от злости так, что насквозь продырявлю.

— И почему же тебе нельзя? Руки убери, А-ри-на Порохова. Руки прочь.

Приходится градус тепла в голосе снизить. Имя и фамилия на неё отрезвляюще действуют. Сразу о месте своём вспоминает. Об обещанном «подо мной» и «родить наследника».

— Теперь разведи циркуль. Пошире. Чтобы я поместился. Резьбу будем поправлять. Нафарширую тебя, — выдыхаю на одном миге.

Малая чуть ноги в коленях сгибает и разводит. Медлительная, но соблазнительная. Я её всю хочу разглядеть. На кнопку часами любоваться и звезду в обрамлении лепестков наглаживать.

— Что это?

Хмурюсь. Из щёлки её нитка белая торчит.

— Нашпигована снарядом, что ли? И хвостик мышиный снаружи остался?

Ухмыляюсь. Хитрюга. Трусишка. От болта моего всего равно не уйдёт. Заговорённая парочка. Нитку прихватываю и на палец наматываю. Тяну. Снаряд белый выскальзывает быстро. Кручу его в воздухе. Он чистый. Без крови. Знаю. Отправляю прочь, в сторону летит.

Малая глаза прикрывает и пунцовеет ужасно. Ещё больше. Хотя, думал, больше некуда…

— А теперь…

Наглаживаю её между ног. Всхлипы рваные. Стоны сладкие. По кругу вокруг щёлочки крохотной — и её бёдра сами вверх. Толкаются. Выпрашивает. Умоляет начинить…

— А теперь…

Всхлипываю и трясусь, как одержимая. Во рту вкус его железного ствола до сих пор играет. Пряный и дерзкий. Сумасшедший коктейль эмоций. Он меня по кусочку раздирает, заставляет чувствовать то, о чём никогда и помыслить не смела. Ревность едкую. Надежду глупую — ей бы шею свернуть, а она упрямится.

Зверь в промежность двумя пальцами сразу ныряет. Даже пальцы у него жёсткие. Сильные. Длинные и толстые. Быстро ими движет. Всаживает по последнюю фалангу. Чуть сжимает. Задевает точки внутри. Волшебные, что ли?

Иначе, как объяснить эту влагу порочную. Звуки хлюпающие. Он будто не промежность мою таранит, а по луже ладошкой хлопает. Забавляется.

— Течёшь на меня. Смотри…

Зверь пальцы вынимает и вертит ими. Они влажные и поблёскивают. Мои глаза до боли округляются. Зверь влагу между подушечек пальцев растирает.

— Шёлковая смазка. Натуральная слеза звезды всегда лучше фабричного геля…

Пока смысл его слов до меня доходит, Зверь сверху забирается. Коленом мои ноги пошире расставляет. Нажимает. Раздвинуть вынуждает. раскрыться.

Я взгляд опускаю. Смотрю на орган его вздыбленный. Конец самый, багровый и толстый. как голова питона. Подрагивает от нетерпения. Мне страшно становится. Разорвёт, как хомяка…

Но он же делал это… со мной. Однажды. Жива осталась. Саднило сильно. Жгло. Неужели опять так будет.

— Не дрожи. Сейчас звезда сама напрашивается. На трах.

Он давит телом. Корпусом железным грудь мою задевает. Наклоняется надо мной. На кровать сомкнутыми кулаками опирается. Вес тела удерживает, чтобы не давить плитой бетонной. Катком безжалостным.

Головка его члена по промежности скользит. Все точки массирует. Потом к самому входу прикасается. Я поскуливаю. Но дышу часто-часто. наверное, внутри понимаю, что сейчас по-другому всё будет. Иначе. Он меня распалил и заставил быть мокрой. Всё тело пылает мольбой о большем.

— Вхожу…

Боже. Он ещё и комментирует это.

Это… Это…

— А-а-а-а-а!

Вскрикиваю. Дышать пытаюсь. Таран неумолимый в промежности протискивается. Я натягиваюсь до предела вокруг его толщины.

— Расслабься. Тогда не треснет…

Зверь на одну руку вес перемещает, а вторую на грудь кладёт. Забавляется. Сосок балует лаской нежной. Потом пытает щипком жёстким. Из крайности в крайности. Из кипятка в лёд, и обратно.

Каждый сантиметр его плоти во мне чувствуется. Он заполняет меня до предела. Замирает. Я пошевелиться боюсь. Как бабочка на игле. Распята. Растянута. Промежность горит. Узко так, что даже вздохнуть боязно, как бы не порваться от такого напора. Осторожно вдохнуть пытаюсь и страхом мышцы сводит.

— Твою мать, Малая…

Зверь стонет, выгнувшись. Я вздрагиваю и непроизвольно ещё раз сжимаюсь.

— Щелью давишь? Призываешь? Сейчас сделаю…

Он выходит. Отодвигается. Свободнее становится. Ахаю изумлённо. Рано слишком. Потому что в следующий миг его агрегат вонзается скорым поездом. До самого конца. Тело дугой выгибается. Бёдра трясутся. Я вскидываюсь так, что мои губы почти его губ касаются в крике с его кличкой животной: