Пятый помогает выбраться из машины. Заправка, в метрах пятистах от нас, не больше. Мимо машин припаркованных проходим. Туалет на заправке самый простой, крохотный, но опрятный. Пятый меня под дверью дожидается, потом в кафе заводит.

— Выбирай чё хочешь, — предлагает радушно. — Только хрень вот эту с томатной подливой не заказывай. Изжога потом допекать станет. Простое чё-нить бери. Чем проще, тем меньше шансов, что говна напихают.

— Специалист по вредной еде? Сам тогда закажи. Я к домашней еде приучена, а не к столовским изыскам, — прошу.

Бритоголовый мужчина неторопливо изучает меню забегаловки, размером в половину листа А4, заказывает пюре картофельное, суп с фрикадельками, хлеба и чай чёрный. С сахаром. Сам пакетики в чайник закидывает и держит их там до состояния черноты, потом сахара добавляет ложки три или четыре, наливает в чашку. Смотрю в неё, там не чай, а дёготь какой-то.

— Пей, — хмыкает. — Кофе здесь говно, лучше чифира хлебнуть.

Принимаюсь за еду. В кафе крохотном не только я и Пятый сидим. В другом углу трётся Кристина с мужиками, заигрывает. Пятый направление моего взгляда перехватывает и усмехается.

— Не баба, а резина. Хрен утопишь — всплывёт. В деревне вашей тоже такой была?

— В городе у нее пробиться не получилось. В город поехала, но вернулась. Теперь обратно рвётся. Всеми доступными методами.

— Ага, всеми доступными щелями лучше скажи, — усмехается Пятый. — Ставки делаешь?

— Что?

— Да мы тут на бабки спорим, как быстро она Немцу и его братанам надоест! Можешь тоже поставить.

Ловит мой возмущённый взгляд и абсолютно невинно интересуется:

— Ну а чё? Сколько, по-твоему, она продержится?

— Я на людей не ставлю, — отрезаю. — Сколько продержится — её проблемы. Сама вызвалась.

— Нравится ей на хрен наскакивать, ничего не поделаешь. В притон закинь, потом ещё Мамкой для всех шалав станет, — рассуждает Пятый. — Если по дурости раньше не сгорит, конечно. Жадность фраера сгубила. Нужно вовремя аппетит умерять. Жаль, не всегда получается.

— Любишь на людей ставить? На меня тоже ставки делаете? — внезапно спрашиваю.

— Не, — мотает головой Пятый. — Ризван сразу предупредил словом, чтобы мы хернёй не страдали. Зверь даже предупреждать не станет. Узнает — глотку вырвет. Рисковать не стоит. Жить хочется. За исключением некоторых идиотов…

— И всё-таки, — напираю, отставляя тарелку в сторону. — Сколько бы ты поставил на меня, Тимофей?

Отпиваю чай горячий и сладкий. Он крепкий настолько, что глаза сразу распахиваются от горечи и ударной дозы кофеина.

— Ставить не буду, — упрямо возражает Пятый. — Думаешь, между нами это останется? Нет, краля. Что один второму сказал, то третий подслушает. Давай по-другому!

Головорез в карман куртки лезет и ищет что-то. Потом монету мне показывает.

— Золотая. Старый образец. Ещё из Царской России. От прабабки моей осталась. Фартовая она. Спросим у неё, кто из нас двоих дольше в живых протянет?

Пока Пятый говорит, он монету катает поверх пальцев, словно фокусник. Движение быстрое и завораживающее. Я наблюдаю за его пальцами и круговертью монеты заворожённо, забываю на миг обо всем.

— Орёл или решка? — спрашивает головорез.

— Решка, — отвечаю, не раздумывая.

Пятый монету подкидывает. Высоко. Она подлетает и быстро-быстро в воздухе крутится.

— Развлекаешься? — слышится голос Ризвана.

Я так увлечённо на монету смотрю, что пропустила момент, когда он появился. Пятый голову в сторону Ризвана поворачивает и встаёт, докладывая:

— Крысой Санёк был. Доказательства имеются. Арина, — кивает в мою сторону. — Его в деревне до нашего приезда видела. Фотки есть. Обрывки переписки. В общем, перетереть надо.

— Хорошо, — кивает Ризван и улыбается мне едва заметно. — Поела? Пойдём, провожу тебя. Зверь сказал, отдохнуть тебе надо. А ты, Пятый, жди меня. Вернусь скоро.

Я из-за стола встаю, но о монете вспоминаю. Она о стол ребром ударилась и упала на пол, пока Пятый Ризвану докладывал.

— Твоя монета, Тимофей, — окликаю головореза.

— Да и хер с ней, — машет рукой. — Себе оставь.

— Так счастливая же?

— Я не суеверный, развлекаюсь просто от нехер делать, — лыбится и поворачивается ко мне спиной.

Я наклоняюсь, монету поднимая.

— Орёл? — внезапно спрашивает Пятый, бросив через плечо. Держится равнодушно, но глубоко посаженные глаза зажигаются огоньком любопытства.

Сжимаю монету в кулаке.

— Твоя правда, Тимофей. Орёл выпал.

— Говорил же, фартовый я! — довольно заявляет Пятый и благодушно добавляет. — Сильно не загоняйся насчёт решки своей. Вдруг я до двухсот лет доживу, а ты всего лишь до ста девяносто девяти. Неплохо, да?

— Неплохо. Спокойной ночи, Тимофей, — прощаюсь и выхожу из здания кафе.

Ризван меня возле дверей дожидается. Вперёд пропускает и задаёт направление.

— Вон к тому дому топай. Бетонный забор, синяя крыша.

— Что там?

— Знакомые имеются, — отвечает Ризван. — Переночуем, потом двинем за анализами.

Пару минут в тишине полной проходят. Только шаги раздаются. Мои — частые и лёгкие, едва слышным шорохом. И Ризвана — чёткие и широкие, стуком размеренным.

— Когда Тахир Санька предъявил дохлого, Пятый взбеленился. Был готов Тахира измордовать из-за подозрений. Но говорят, ты в нужный момент за Тахира пять копеек вставила. Если бы не ты, Тахиру долго отлёживаться пришлось бы. Не побоялась вылезти? — спрашивает Ризван.

— Боялась. Но я тебя искала и Зверя. Не заметила, когда вы ушли.

— Крепко спала ты. Зверь сказал — не трогать. Приглядывать за тобой Пятого оставил.

Я молчу. Что добавить — не знаю. Ситуация, как у той Алисы, всё страннее и страннее становится. А вот Ризвану неймётся.

— Быстро ты из Пятого имя выбила! Его кроме как Пятым уже много лет никто не зовёт!

Ризван по пятам следует. Непонятно, осуждает или нет моё поведение. Останавливаемся перед домом двухэтажным. Ризван на кнопку видеодомофона нажимает. В тот же миг дверь отпирается.

— Тимофей, значит, — говорит Ризван немного язвительно, придерживает меня за локоть, чтобы не спотыкалась о гравий, рассыпанный во дворе дома. — Вот узнал бы Тимофей, что ты сбрехала ему. Ведь решка выпала, Арина. Ну и что это значит?

— Это означает лишь то, что глаз у тебя, как у орла.

— Зверь там?

Дом становится всё ближе. Аккуратные дорожки, цветы, уснувшие по бокам тропинки. Ухоженный двор. Рука женская чувствуется во всём. Не успеваю к двери подойти, как она распахивается. На пороге женщина стоит, возраста лет тридцать или чуть больше. Про таких говорят — дородная. Высокая, статная, кость широкая, округлости приятные — и в груди, и в боках. Крупная, но кажется аппетитной. Платье надетое грудь большую обтягивает.