— Я буду тебя ждать в столовой, — встаю, откидываю волосы на спину.

На кухне Зина накрывает на стол. Я здороваюсь с женщиной, улыбаемся друг другу. Сажусь на свое место, тут вибрирует мой мобильник. Папа.

— Доброе утро, папочка.

— Доброе утро, Ди. Как твои дела?

— Все отлично.

— Может сегодня встретимся?

— Прости, сегодня никак, идем с Адамом в новую третьяковскую галерею. Коваленко выставляет коллекцию.

— Ты все еще думаешь, что ему интересно это искусство?

— Мне оно интересно, и Адам не отказался составить мне компанию.

— Идеализируешь ты его.

— Давай закроем тему, не будем ругаться, — после вчерашнего разговора с Адамом, любая негативная информация в его адрес сейчас вызывает во мне протест. Плохие люди не носят боль в себе на протяжении пяти лет.

— Ладно. Мне тут Андрей звонил, — я сразу же напрягаюсь. Интересно, что рассказал Захар? — Сказал, что на Захара наехал известный тебе человек.

— Сбил что ли на машине? — включаю дурочку, потому что появляется Адам. Он подходит к столу, вешает пиджак на свободный стул, садится во главе. — Надеюсь, с ним все хорошо.

— Не знаю, но Андрей очень злой. Жаждет получить ответ.

— Я думаю, что конфликт больше раздут.

— Ты присутствовала? — голос папы звенит от напряжения, а рядом на меня смотрят потемневшие карие глаза.

— Да. Могу сказать, что ничего серьезного не было. Поболтали, разошлись, — ага, кровь на лице Захара до сих пор перед глазами, как и ощущение опасности от Адама. — Ладно, пап, позже созвонимся. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя. Береги себя, солнце, — тяжело вздыхает папа, отключаемся. Адам, после того, как я кладу телефон рядом с собой, подносит чашку с кофем к губам.

— Папа звонил, — отчитываюсь, суетливо намазывая на тост мягкий авокадо. — Предлагал встретиться, но я сказала, что мы идем в галерею. Потом состыкуемся, — искоса кидаю изучающий обстановку взгляд на мужчину. Адам не улыбается, изучает мое лицо, проверяет на вранье.

— И все?

— Да, — слишком торопливо отвечаю, тем самым вызвав подозрение. Приподнимает выразительно бровь. Вздыхаю. — Макаров звонил, возмущался по поводу того, что ты тронул Захара.

— Как интересно. Мальчик вместо того, чтобы самостоятельно отвечать за свои слова и поступки, бежит к папке и жалуется, как сопляк.

— Адам!

— И ты за этого не до пацана собиралась замуж? — хмыкает, ставит чашку на блюдце. — Я надеюсь, ты меня хорошо услышала по поводу младшего Захарова. Не звонить, не общаться, не встречаться. Даже из чувства сострадания.

— Но…

— Мое слово последнее, — как отрезал, я поджимаю губы. Вздох-выдох, попытка не пытка, не хочу, чтобы доверие, возникшее вчера, сейчас испарилось под гнетом недовольства кого-то со стороны.

— Ты слишком категоричен. А если кто-то другой проявит ко мне внимание, ты так же ему разобьешь лицо?

— Если надо будет, я в лесу его закопаю, — и совсем не шутит, я сглатываю, нервно откусываю бутерброд. Какое-то время мы молчим, я смотрю на Адама, пытаясь понять, куда нас завел этот разговор, он что-то смотрит в планшете.

— Ты ж пошутил? — Адам поднимает на меня глаза, несколько секунду смотрит не мигая.

— Нет. Я не шутил, — почему у меня ощущение, что я влетела в бетонную стену и сейчас медленно сползаю по ней вниз? Почему утренняя эйфория сейчас перестает возбуждающе действовать на меня, будоражить кровь? Предвкушение сменяется разочарованием.

— У меня такое чувство, что мы никогда не поймем друг друга, Адам.

— Ты слишком молода, Диана, придаешь большое значение незначительным вещам, которые никакую роль не играют в жизни.

— То есть?

— Сейчас ты на меня обиделась. Обида из-за чего? Из-за того, что я категоричен по отношению мужских особей вокруг тебя с неприкрытым интересом? Я против. Я собственник, я не желаю видеть пожирающие взгляды, похотливые слюни, не приемлю, когда кто-то тебя трогает, кроме меня.

— Я не вещь.

— Нет. Ты моя женщина, Диана. Моя с головы до ног, — я опускаю глаза, его взгляд слишком жесткий для меня, слишком тяжелый. Каждое слово, как оковы на мои руки и ноги. Пленница в золотой клетке. Его женщина — его пленница, без права выбора.

— Ты и Лизу так прессинговал? — тихо спрашиваю, скрючивая салфетку на коленях. — Сколько она с тобой была, пока ты не остыл к ней, чтобы отпустить? — поднимаю голову, Адам холодно на меня смотрит без тени понимания и нежности. В глубине его глаз вижу глухое раздражение.

— Я не прессингую женщин.

— А что ты сейчас делаешь? Или это только мне такая участь досталась?

— Ты неправильно толкуешь мои слова.

— Да? Я правильно толкую, я только и слышу «моя», слышу угрозы для тех, кто хоть на секундочку проявит интерес ко мне! Ты мне не доверяешь… — черт, не хотелось бы выглядеть перед ним слабой, но не могу сдержать слез.

— Доверяю. Не доверял бы, не рассказал, — склоняет голову набок, уголки губ опускаются вниз. — Прости, — хрипло произносит.

— Я тебя не понимаю. Я разве повод давала, чтобы ты себя так вел?

— Нет.

— Я разве проявляю к тебе не уважение? Отказываю тебе в близости? Почему ты так со мной? Почему ты сначала отталкиваешь, потому притягиваешь и вновь отталкиваешь? Почему? — слезы мешают разглядеть лицо Адама. Он внезапно встает, обходит стул, опускается передо мной.

— Прости, малыш! Пожалуйста! — смотрит на меня снизу-вверх, в глазах борьба между привычным собой и вот просьбой простить. И я его прощаю, мысленно, а на деле просто смотрю и молчу. — Я очень дорожу тобой, — берет мои руки в свои ладони, целует пальцы, прижимается лицом к ним. Непривычно видеть его у своих ног, как и ощущать его горячие губы на раскрытых ладонях. Он сложный. Сложный для меня. Похож на ребус, думаешь, что вот-вот все сложится, но последняя деталь не сходится и весь труд насмарку. И моя беда в том, что, проживая каждый день рядом с ним, потихоньку узнаю его с разных сторон, симпатизирую этому сильному, грозному мужчине. Я не могу категорично утверждать, что жду окончания договоренностей между нами. Особенно после вчерашнего разговора, особенно сейчас, смотря на его склоненную голову.

— Так что по поводу галереи? — Адам поднимает голову, взгляд теплеет, облегченно вздыхает. — Покупать билеты?

— Покупай. С тобой пойду куда угодно.

— Хорошо, — как только мои руки оказываются на свободе, вытираю мокрые щеки, скованно улыбаюсь. Он поднимается на ноги, целует в макушку, возвращается на свое место за столом. Мы заканчиваем завтракать, вместе выходим из столовой. Иван поджидает меня. Несколько минут на сборы, покидаем дом. Возле крыльца ожидают два «мерса».