— Именно поэтому ты не любишь Новый год?

— Да. Именно поэтому. Пять лет я не праздную Новый год, не ставлю елку, не покупаю подарки.

— Что произошло? — ее ладонь накрывает мои сжатые в замок руки, поглаживает кожу. Я смотрю на наши руки, стараюсь выставить блоки. Вроде получается, не захлебываюсь в нестерпимой боли.

— Авария. Накануне тридцать первого.

— Я сочувствую. Тебе тяжело об этом говорить, представляю, каково матери.

— Лиза тоже умерла. Она и Артем погибли на месте. Тимура вытащили, доставили в больницу. Он умер утром, так и не придя в сознание, — отворачиваю от Дианы лицо, пытаюсь рассмотреть мелкий рисунок на обоях, но все плывет перед глазами. Яркими вспышками в голове проносятся обрывки той ночи. Звонок, равнодушное сообщение об аварии. Шок от произошедшего. Надежда, жившая до самого последнего сердцебиения сына. Тоска. Гремучая, ядовитая тоска. Медленное осознание, что больше нет сына.

— Лиза была твоей бывшей женой?

— Нет, — скидываю ладонь Дианы, встаю. Прячу руки в карманы брюк, подхожу к окну. — Мы просто жили вместе. Я думал на ней жениться. Думал об этом, когда она забеременела, когда родился Тимур. Потом то время неподходящее, то нельзя было, позже это стало не нужным, а через полтора года после рождения Тимура мы поняли, что быть вместе нет смысла. Мы просто стали чужими друг другу. Расстались без претензий. Сумели договориться по поводу сына.

— Обычно отцы твоего народа забирают мальчиков.

— Не в моем случае. Смысл забирать ребенка, отдавать нянькам, видеть сына каждый день спящим. Лиза не вставала между нами, я мог в удобное для себя время забрать Тимура, проводить с ним время, летать в отпуск. Мы с ней были родителями в первую очередь, потом уже друзьями. Тимур был со мной по возможности, не так часто, как бы мне хотелось. Если бы я знал… — обрываю себя на полуслове. Если бы я знал, что нам отведено так мало, я бы слал работу в одно место. Я бы не выпускал его из своих рук. Я бы… Частица «бы» режет до крови. Диана обнимает сзади, сцепляет руки в замок у меня на животе, прижавшись щекой к спине.

— Ты говорил, что человек не должен все переживать в себе, нужно с кем-то делиться. Выговорись, Адам, — шепчет сдавленно девушка, явно плачет, потому что рубашка на спине становится влажной. Смотрю в окно на задний двор, на беседку, глаза сухие, но от сухости им больно.

— Адам… — разжимает руки, встает передо мной. — Посмотри на меня, — встречаемся глазами. Действительно плачет, ресницы мокрые, глаза блестят от слез и красные, как и кончик носа. Поднимаю руку, стираю влажные дорожки с щек.

— Отпусти ситуацию. Да, его нет рядом с тобой, но здесь, — тычет мне в грудь в область сердца, — он навсегда останется. И не надо хранить это, — окидывает взглядом комнату, возвращается к моему лицу.

— Ты до конца не понимаешь глубину этой боли, Диана. Не понимаешь… — грустно улыбаюсь, вновь стираю с ее щек слезы, она отводит голову в сторону. Не согласна со мной.

— Да, мне не дано понять, потому что я никогда не была матерью, но я знаю, каково это терять очень дорогого человека. Я грущу, плачу, но это грусть больше светлая, а твоя грусть, она ядовитая. Она, как кислота, сжигает тебя изнутри. Она выжжет тебя однажды дотла, ты перестанешь чувствовать вкус радости от обычных вещей. Ты станешь эмоционально мертвым человеком, если позволишь этой боли сожрать тебя. Что я могу для тебя сделать?

Полюби меня. Полюби меня так же сильно, как я тебя. До дрожи. До страха потерять.

Обнимаю ее за плечи, прижимаю к себе. Утыкаюсь в макушку, поглаживаю ее предплечья. Может быть однажды она взглянет на меня так, как я смотрю на нее, когда она спит. Она запала мне в душу так сильно, что теперь мысль о том, что может уйти мне невыносима. У меня еще чуть больше полугода, чтобы влюбить малышку в себя. Не так уж много осталось времени.



PRO Диана

Впервые просыпаюсь и вижу рядом Адама. Обычно, когда я открывала глаза, его уже не было в кровати. Я тогда торопливо вскакивала, быстро собиралась и спускалась вниз. Мне нравилось с ним завтракать. Сейчас приподнимаю голову, смотрю на его расслабленное лицо и вспоминаю вчерашний разговор.

Сын.

Чужая боль стала моей. Каждое слово, сказанное скрытой тоской, показательным спокойствием впивалось в меня глубокой занозой, нарывая изнутри. Я чувствовала его боль, как свою. У меня было ощущение, что это я потеряла сына, что это я разрывалась на куски от боли. Я плакала за него, сам Адам не проронил и слезинки, только сильнее сжимал челюсти, и суше звучал его голос.

Многие моменты в истории гибели Тимура для меня остались с пробелами. Я не поняла, кто такой Артем. Не поняла, куда пара с ребенком ехали перед праздником, когда обычные люди сидят дома и готовятся. Еще хотелось узнать, что для Адама была эта самая Лиза. Какая она была, что в ней было такое, что он с ней жил, думал жениться, и даже появился на свет общий сын. Вопросов много, надеюсь вскоре получить на них ответы. Не факт, что именно сегодня, но когда-нибудь.

Осторожно встаю с кровати, Адам хмурится, но не просыпается. Мне везет, что его руки в этот раз не обнимаю меня за талию. На цыпочках иду в ванную комнату, привожу себя в порядок, так же крадучись направляюсь в гардеробную. Пока одеваюсь в излюбленную современную классику, в голову приходит замечательная мысль, как перебить горечь прошлого вечера.

— Ты сегодня рано проснулась, — сонно раздается голос со стороны кровати. Я улыбаюсь, подхожу к стороне Адама, присаживаюсь. Он прищуривает свои кофейные глаза, скребет щетину на подбородке.

— Какие у тебя сегодня планы на вечер?

— Ты что-то хочешь мне предложить?

— Как ты смотришь на то, чтобы сходить в Новую Третьяковскую галерею? Представлена сейчас коллекция Коваленко. О билетах не волнуйся, я достану.

— Сегодня пятница.

— Да, они работают до девяти вечера. Как раз после работы можем поехать.

— Ты на работу собралась? Я думаю, тебе после вчерашнего лучше дома остаться. Тем более Иван должен тебя отвести в клинику.

— Зачем?

— Обычные анализы сдать, убедиться, что у тебя все хорошо.

— Со мной все хорошо. Не переживай.

— Давай не будем по этому поводу спорить. Хорошо?

— Тебе так будет спокойнее?

— Да, — впервые со вчерашнего дня улыбается не только губами, но и глазами, сердце предательски екает от мысли, что причина кроется во мне.

— Хорошо. Я сдам анализы. Так что там по поводу вечера?

— Я постараюсь вовремя приехать.

— Вот и славненько, — нагибаюсь и целую его в губы, задерживаюсь чуть дольше, чем планировала, но мне приятно. Он такой теплый, такой уютный с утра и родной. Широко раскрываю глаза, испуганно всматриваюсь в его глаза, но там безмятежность. Ух, что-то меня колбасит не по-детски, с какого перепугу вдруг стал мне родным.