Первое: они, возможно, недостоверны. Я был свидетелем неудачной попытки проведения одной из версий такого эксперимента среди пираха в 2007 г., когда Фитч приехал навестить меня в Амазонии. А если эти эксперименты не удались на людях, вероятно, на тамаринах они тоже были не так успешны, как принято считать. Возможно, они все же нечувствительны к синтаксису, несмотря на то, что некоторые утверждают обратное.

Однако самая серьезная проблема с этими экспериментами заключается в том, что их теоретическая основа некорректна. Пьер Перуше и Арно Ре опубликовали в Psychonomic Bulletin and Review такой отклик:

Скептицизма по поводу результатов, полученных Фитчем и Хаузером, добавляет Марк Либерман, написавший в своем популярном блоге Language Log о том, что эксперименты Фитча и Хаузера, скорее всего, относились к памяти, а не к грамматике как таковой[102]. Но если это верно, тогда эти исследования вообще не имеют отношения к утверждениям Фридеричи и никак не подтверждают обоснованность ее методологии или выводов.

Таким образом, мы видим, что популярная идея о врожденной предрасположенности мозга к языку не имеет научных подтверждений, хотя часто утверждается обратное. Тем не менее, с тех самых пор, когда начались серьезные исследования мозга — существовало стремление связывать структуру мозга — доли, слои, отделы и другие крупные анатомические части — с различными типами интеллекта и конкретными задачами. Устаревшая «наука» френология связывала физические характеристики черепа с когнитивными, эмоциональными и моральными качествами заключенного в нем мозга. Это еще один случай представления мозга как механизма, в духе галилеевой метафоры об устройстве Вселенной.

Человеческому мозгу нужно следить за разговором, использовать подходящие слова, помнить правильное произношение и воспроизводить его, декодировать произношение, услышанное от других, выделять истории в разговорах, помнить о субъекте и темах разговора в ходе долгих обсуждений. И это далеко не полный перечень случаев, в которых языку требуется память. Нет памяти — нет языка. Нет памяти — нет культуры. Но языку нужны особые виды памяти, а не память вообще. Основой языка являются сенсорная память, кратковременная (рабочая) и долговременная память.

Сенсорная память удерживает в мозге информацию от наших пяти чувств в течение очень коротких промежутков времени. Она может захватывать визуальную, слуховую или тактильную информацию менее чем за секунду. Таким образом, сенсорная память позволяет человеку взглянуть на картину, услышать песню или, скажем, ощутить чье-то прикосновение и запомнить, как это переживание выглядело, звучало или ощущалось. Этот тип памяти необходим для обучения на основе опыта. И особенно важен он для обучения языку — нужно уметь запоминать новые слова так, чтобы суметь их повторить и встроить в долговременную память. Сенсорная память похожа на рефлекс и существует даже сама по себе, но ее недостаточно для появления языка. Она очень быстро исчезает. Если человек просто посмотрит на последовательность цифр, то вполне может ее запомнить (хотя сенсорная память в этом случае обычно ограничена 12 элементами), но, скорее всего, дойдя до другого края комнаты, записать их правильно уже не сможет. Есть три вида сенсорной памяти: эхоическая (для звуков), тоническая (для зрения) и осязательная (для тактильных ощущений).

Другой вид памяти — кратковременная, или рабочая память, которая также крайне важна для языка. На конференции в МТИ, состоявшейся 11 сентября 1956 г., которую некоторые называют «когнитивной революцией», психолог Джордж А. Миллер, тогда работавший в Bell Labs, а позже — в Принстоне, представил свою работу «Магическое число 7 +/- 2» (The Magical Number 7 +/- 2). В своих исследованиях Миллер пришел к выводу, что без специальной тренировки люди могут запоминать до девяти, а чаще лишь около пяти элементов в течение минуты. Некоторые с Миллером не соглашаются и считают, что рабочая память на самом деле меньше — около четырех элементов за раз. Однако Миллер выяснил, что элементы могут «слепляться», и тогда людям проще запоминать большее число элементов. Это стало большим достижением для науки и для самих Bell Labs. Выяснилось, что человеку может быть сложно запомнить последовательность 5831740263, но он запросто справляется с этой задачей, если цифры слепить, например, так: (583) (174) (0263). Также удалось выяснить, что для рабочей памяти предпочтительнее работа со звуковыми воспоминаниями, а это указывает не только на ее важность для запоминания и расшифровки высказываний, но и на то, что она, вероятно, развилась отчасти именно для этой задачи, то есть язык опять мог повлиять на эволюцию человека.

Следующий вид — долговременная память. Большинство людей очень многое помнят о своем детстве. Воспоминания могут быть частично неточными, поскольку они изменяются в результате их обсуждения, но кое-что из ранних переживаний остается с человеком на всю жизнь. Долговременная память позволяет вспоминать большие объемы данных о практически неограниченных периодах времени — в пределах жизни человека, конечно.

Долговременная память подразделяется на декларативную и процедурную. Процедурная память — это имплицитная память о процессах, касающихся двигательных навыков. Когда вы пытаетесь вспомнить пароль, декларативная память может вас подвести, в том смысле, что вы можете не вспомнить названия всех символов, из которых его составили. А процедурная память придет на помощь — вы просто опускаете руки на клавиатуру и набираете верный пароль. В каком-то смысле ваши пальцы «помнят» код, который сознательная память уже «забыла». Или, скажем, один человек пытается научить другого играть определенный гитарный рифф, но ноты забыл. Обучить риффу все равно можно, медленно исполняя его для ученика. Но слишком медленно играть не стоит. Процедурная память, по-видимому, «предпочитает» более-менее нормальный темп.