– Дай мне знать, если вдруг захочешь… поговорить.

Раду посмотрел ему вслед, на пропитанную потом тунику, прилипшую к его широким плечам, и понял, что больше никогда, никогда не будет искать компании Лазаря. Потому что каким бы ни был этот секрет, каким бы ни был этот вопрос, который, как теперь знал Раду, он не понимал, что бы ни означала эта ноющая, непонятная пустота внутри него, ответ казался куда более пугающим, чем вопрос.

***

Два дня спустя воспоминание о разговоре с Лазарем доставляло такое же неудобство, как если бы кто-то сыпал песок на обгоревшую на солнце кожу. Раду сидел в саду, забившись в самый дальний угол крепости и спрятавшись в прохладной, густой тени плакучего дерева. Может быть, стоит попросить Мехмеда отправить Лазаря в другой регион? Он знал, что Мехмед выполнит его просьбу. Но что если Мехмед спросит о причинах? Что он ответит? Он ведь уже признался Мехмеду, как рад снова видеть своего бывшего янычарского защитника.

Нужно успокоиться. Мехмед – его друг. Его дорогой друг, единственный. Возможно, у Лазаря никогда не было такого друга, как Мехмед. Возможно, он не понимал, что чувствует Раду. Было очень глупо со стороны Лазаря предположить, что есть что-то неправильное, что-то опасное в том, чтобы любить Мехмеда больше всех на свете. Мехмед был наследником престола! Всем следовало его любить.

Мехмед привнес в его жизнь спокойствие и надежду, помог вскормить божье семя, зароненное добротой Кумала в тот момент, когда Раду столь отчаянно в этом нуждался. Конечно, Раду ценил Мехмеда больше всех остальных. Он даже любил его больше, чем Ладу, что наполняло его чувством вины. Но Лада позволяла причинять ему боль по ее вине – давно, во времена их первого османского наставника. Раду никак не мог забыть, как она сидела, откинувшись на спинку стула, с бесстрастным выражением лица, когда его били за то, что она отказывалась отвечать. Мехмед такого бы не допустил.

Его любовь к Мехмеду была осмысленной.

Почему тогда взгляд Лазаря до сих пор заставляет его чувствовать, что с ним что-то не так?

Его отвлек звук шагов, громко скрипящих на засыпанной гравием тропинке. Хорошо укрытый в своем убежище, он стал смотреть сквозь завесу листвы. Лада металась из стороны в сторону, поворачивала то туда, то сюда, как будто ее тело было вовлечено в спор, и ни одной из сторон никак не удавалось одержать верх. Спустя несколько минут яростных колебаний, в течение которых было безжалостно обезглавлено целая клумба цветов, Лада резко остановилась. Но не так, как делала это всегда, чтобы замереть и понаблюдать. На этот раз она, остановившись, стала задумчивой и безмятежной. Ее рука, обычно такая напряженная, мягко и плавно коснулась ее губ. Лада с наслаждением закрыла глаза.

Раду затаил дыхание, глядя на нее и не понимая, что происходит в ее голове. Прошло очень много времени с тех пор, когда ему в последний раз хотелось узнать, о чем она думает. В большинстве случаев ему этого не хотелось. Но в это мгновение она превратилась из решительной и жестокой сестры в…

Девушку.

Вот в чем дело. Лада выглядела как девушка.

Он резко выдохнул, сдержав удивленный смех. Его сестра в мгновение ока превратилась из девушки обратно в хищницу. Ее глаза нашли источник звука, и в обеих руках сверкнули кинжалы.

– Кто здесь? – спросила она, широко расставив ноги и найдя баланс.

– Пожалуйста, не убивай меня. – Раду раздвинул листву и сложил руки в насмешливой мольбе.

– Ты за мной следишь? – В ее резком тоне звучала паника, как будто ее застали за чем-то плохим.

Но нет – дело было не в этом. В детстве Раду приходилось заставить ее за самыми ужасными занятиями. Однажды он увидел ее в конюшне, когда она душила Влада Данешти, невыносимого сынка бояр-соперников. Когда Раду вскрикнул от неожиданности, Лада просто подняла на него глаза и спокойно сообщила, что Влад сказал ей, что она стоит меньше, чем внебрачный сын их отца. Она наказывала его, и ей было интересно узнать, сколько времени придется его душить, пока он не потеряет сознание.

Застигнутая врасплох, она отпустила побагровевшего и кашляющего мальчишку. Он убежал, рыдая, и больше никогда с ними не играл. Но вспоминая сосредоточенное, задумчивое выражение на лице Лады, Раду время от времени задумывался о том, что было бы, если бы он там не появился? Продолжила бы она душить мальчишку с целью узнать, через какое время он умрет?

Но сейчас Лада была в ярости, и любопытство Раду возросло. Он замаскировал его умиротворенным выражением, в котором смешивались страх и смущение.

– Я не знал, что ты здесь, пока ты не закричала, – сказал он. Большие глаза, пухлые губы, поднятые вверх руки. Это было выражение, которое бессчетное число раз спасало его от беды. Его глаза и без того были огромными, а когда он невинно их распахивал, никто не верил, что он способен на обман. Что бы он ни делал – воровал еду из кухни, попадался за подслушиванием, нарушал протокол янычар: огромные глаза и смущенные извинения работали всегда.

Лада должна была об этом знать и не позволить обвести себя вокруг пальца, но ее плечи расслабились, и она убрала кинжалы.

– Что ты здесь шатаешься без дела?

Он придержал для нее ветки. Она постояла в нерешительности, затем залезла к нему под дерево. Было тесно, но они оба поместились, прижавшись спинами к стволу. Здесь было свежо и пахло зеленью.

– Здесь уютно, – сказал он.

Лада кивнула, неохотно соглашаясь.

– Это место такое… скрытое. Безопасное. – Она говорила по-валашски, играя с кожаным мешочком, который всегда висел у нее на шее. Раду слышал, что она разговаривает на их языке с Николае, но после того как много лет назад она позволила их первому османскому учителю его избить, он отказывался говорить с ней на валашском. Теперь язык их общего детства наполнил Раду необычным и потрясающим чувством близости.

– Я никогда не бывала в этом саду, – призналась она.

Раду осторожно постучал по кинжалу у нее на запястье, стараясь не спугнуть это драгоценное и хрупкое мгновение.

– Хорошо, что ты пришла подготовленной, потому что в этих садах часто встречаются убийцы и воры.

Лада резко ткнула его локтем в ребра. Зная ее, это было почти объятие. За месяцы отсутствия Мехмеда они сблизились. Теперь они сидели, спрятавшись в листве и разговаривая на языке их детства, и Раду подумал, как они могли допустить, чтобы между ними возникла такая дистанция, и возможно ли ее, наконец, сократить.

С тропинки донесся чей-то голос.

– Мехмед, – прошептал Раду.

Лада раздраженно перешла на турецкий язык. Драгоценное мгновение растаяло.

– Конечно, это Мехмед. Но куда он идет? Он сказал мне, что сегодня у него совет по налогам для провинций.

Раду нахмурился.

– А мне он сказал, что встречается с предводителями янычар, чтобы обсудить бюджет.