– О чем ты думала, Лада?

– Что значит – о чем я думала? Я думала о том, что Халил-паша уже напал на Мехмеда однажды в прошлом и способен сделать это еще раз!

– Да! Но чего ты пыталась добиться, рыская ночью в его доме?

– Я… я подумала, что если смогу поймать его прежде… если смогу что-нибудь обнаружить, чтобы мы узнали… – Она остановилась. Она не знала, чего надеялась добиться. Ей просто хотелось действовать, хотелось что-то делать. Хотелось чем-то заниматься, а не стоять в комнате, наполненной сияющими незнакомцами, и глядеть на Мехмеда рядом с другой женщиной.

– Ты заметила, кто входит в ближайший круг Халил-паши? – Раду поднял брови и стал ходить вокруг нее. – Кто был на мероприятии, кто с кем разговаривал, кто подолгу беседовал с Халил-пашой?

Лада усмехнулась.

– Из засады ничего не было видно.

– Конечно, не видно. Чтобы все разузнать, нужно приглашение. Нужно подружиться со всеми пашазадасами, особенно с сыном Халил-паши, Салихом. Нужно сделать так, чтобы тебя любили и доверяли настолько, чтобы позволили войти в реки влияния, окружающие Халил-пашу.

– Значит, теперь ты его друг, так? Ты забыл, что он пытался сделать?

Раду вскинул руки и тяжело сел на кровать.

– Он никогда со мной не говорил. Сомневаюсь, что он даже знает, кто я такой. Но благодаря его сыну меня пускают в его дом. Приглашают на собрания. Я могу вертеться вокруг Халила, могу слушать, смотреть, выдавать ложные секреты за настоящие, следить за жизнью и планами этого негодяя. Ты кралась по его коридорам как вор, а я сидел в его личном кабинете как любимый друг его среднего сына, о котором так часто забывают.

– Ты никогда мне об этом не рассказывал.

– Я пытался. Ты мне не позволяла.

Это правда. Лада была так погружена в свою печаль, охвачена такой ревностью из-за того, что Раду выглядел таким счастливым, что оттолкнула его в ту ночь, когда он хотел потанцевать с ней и поговорить. Но это случилось месяц назад. Откуда ей было знать, что он затевает такое?

– Ты… Это так не похоже на тебя. Я никогда не думала, что ты на такое способен.

Раду фыркнул.

– В прошлый раз ты остановила кинжал, а я узнаю о нем до того, как он доберется до Мехмеда.

Лада покачала головой, не в силах до конца поверить в его слова. Раду пришел к тому же выводу, что и она: Халил-паша все еще представляет угрозу Мехмеду, и вместо того чтобы бегать по ночам, карабкаться по стенам, бесцельно шататься по дому, он придумал свой способ защитить Мехмеда. Способ, которым Лада, несмотря на все свои тренировки и всю свою ярость, не смогла бы овладеть. Не удивительно, что он не посвятил ее в свои планы.

– Я могу чем-то помочь? – прошептала она.

Раду ответил устало:

– Не стой у меня на пути.

Лада, спотыкаясь, вышла за дверь. Раду поспешно выкрикнул извинение, но она не обернулась. Она прошла по коридорам, которые, к счастью, оказались пустыми, в свою комнату, закрыла за собой дверь и свернулась калачиком в постели.

Ей захотелось увидеть сон про Валахию.

Но даже это ей не удалось.

Раду любил танцевать.

Музыка, ритм, пронизывающий все тело, от головы до ног, когда он вращался по зале в идеальной гармонии с другими парами. Было что-то до боли правильное в том, чтобы двигаться вместе, направляемыми звуками, где каждый являлся частью чего-то большего и забывал о своей индивидуальности ради того, чтобы создать нечто прекрасное. Во время движения он больше ни о чем не думал и ничего не чувствовал. Это напоминало молитву.

Одна песня плавно перетекала в другую, и Раду успел потанцевать почти с каждой женщиной при дворе. Комплимент, очаровательная улыбка, заверение в том, что она лучшая партнерша из всех. Возвращая их мужьям, Раду непременно отмечал неповторимый вкус мужчины и то, как ему повезло владеть самым необыкновенным бриллиантом в этой зале.

Нравиться было так легко – и так приятно.

И так полезно, подумал он, улыбаясь и принимая приглашение от сына Халил-паши, Салиха, составить ему компанию за приватным ужином.

Развлечений было много, и они были легкими и доступными. Чаще всего Раду удавалось подавить в себе отчаянное желание поговорить с Мехмедом, быть рядом с ним, убедиться в том, что он еще может быть частью его новой жизни, в которой Мехмед стал мужем и отцом. Когда Раду был занят, ему удавалось довести шум своих мыслей о Мехмеде от оглушительно гула трубы к мягкому шепоту флейты.

Девушка с полными губами, лицо которой светилось так же мягко и сладко, как луна, улыбнулась Раду из другого конца залы. Он ее не узнал, но в ней было что-то знакомое. Он пересек комнату, подошел к ней и поклонился.

– Ты меня не помнишь, – сказала она.

– Меня нужно высечь за то, что я позабыл такое лицо.

Она рассмеялась.

– Твои слова сладкие как мед, и в них так же мало сути. Я – Назира, сестра Кумала.

Раду выпрямился и с восторгом огляделся.

– Кумал тоже здесь?

– Нет, он ненавидит столицу. Я здесь со своим дядей, и только на одну ночь. Я хотела посмотреть на это. – Он указала на комнату, на сверкающий декаданс.

– Ах, – разочарованно протянул Раду. Он так давно ждал случая поблагодарить Кумала за доброту, проявленную в столь трудные времена, за то, что научил его молиться тогда, когда ему не оставалось ничего другого. Он снова поклонился и протянул руку. – Не хотите ли потанцевать?

Назира кивнула, и они присоединились к другим танцующим парам. Раду продолжал время от времени украдкой посматривать на шатер Мехмеда. Он мечтал о том, чтобы Мехмед увидел его, поднялся с места и присоединился к шумному веселью.

Назира танцевала очень мило, а в конце поблагодарила его, загадочно улыбаясь. Раду видел, что после она больше ни с кем не танцевала и держалась рядом с морщинистой старой женщиной.

Только он собирался пойти на встречу с Салихом и еще несколькими сыновьями влиятельных пашей, как заметил в огромном помещении одну неподвижную фигуру: это была Лада. Она стояла, ссутулившись и припав к стене рядом с высокими позолоченными дверьми. Раду заметил, что из-под платья виднеются не ее любимые янычарские сапоги, а пара красиво вышитых туфель.

Она не была похожа на человека, который втайне мечтал кого-то убить. Она не была похожа на человека, который на что-то надеялся. Она выглядела так, как выглядел Раду, когда увидел сына Мехмеда.

Его сердце пронзил кинжал жалости. Он пытался смягчить свои слова неделю назад в ту ночь, когда она едва не испортила все, рискуя попасться за шпионажем, но она убежала прежде, чем он успел извиниться и успокоить ее. И какая-то часть его, плотный, темный клочок подлости, закопанный глубоко в груди, радовалась этому. Тому, что она почувствовала себя ненужной. Почувствовала себя неудачницей. Поняла, что он может сделать то, чего она никогда не сможет.