– Катерина? Привет, – удивилась я. Она выглядела гораздо лучше, чем тогда, в тот раз, когда я случайно столкнулась с ней у подъезда. И хотя она была по-прежнему неприятно худая и осунувшаяся, мертвенная бледность кожи ушла, появился румянец. Глаза сияли и блестели, и улыбка – как в старые добрые времена – освещала ее лицо. Мне было приятно видеть ее такой, и, глядя на нее сейчас, я вдруг окончательно убедилась, как далеко я ушла от тех времен, когда мы с ней были злейшими врагами. И как я скучаю по ней, на самом деле.

– Динка! Ты как тут оказалась? Тоже пришла посмотреть на обломки корабля?

– Ага. Кать, а ты прямо похорошела.

– А у тебя дубленка просто отличная.

– Это да.

– Муж подарил?

– Я же не замужем, – напомнила ей я.

– Ах да. Ну и правильно, и нечего за них, за козлов, замуж ходить. Одни только проблемы из-за них, да?

– С этим прямо не поспоришь, – грустно улыбнулась я.

Катерина осмотрелась вокруг, пристально вглядываясь в перспективу, открывшуюся за нашим снесенным домом.

– Странно, да? – спросила меня она, махнув рукой. – Как будто полжизни сломали.

– Да? У тебя тоже такое чувство? – удивилась я. – Знаешь, когда-то я думала, что буду радоваться, когда этот дом снесут. А сейчас меня какая-то даже ностальгия жрет. Непоследовательные мы, люди, существа.

– Не, я согласна немного погрустить, когда у меня большущая трешка у дороги, – ухмыльнулась она. – Только не настолько грустить, чтобы согласиться вернуть эту помойку нашу обратно.

– Ну, так далеко я тоже в ностальгии не захожу, – кивнула я.

Мы стояли и болтали, как будто бы и не было этих долгих лет вражды и злобы. И в какой-то момент я неожиданно даже для самой себя спросила:

– А как там Сосновский? Все в порядке?

– Ты хочешь знать? – хмыкнула удивленно она. – Ну, если так, то, может, пойдем в какое-нибудь кафе, там и поговорим? Чего мерзнуть-то.

– Действительно, – согласилась я.

– Или вообще, пошли ко мне? – вдруг предложила она.

– Нет. Это уж слишком, – закрутила головой я, но она схватила меня за руку и потащила против моей воли. Ну, точь-в-точь как когда-то. В школе, в институте. Моя Катерина в действии.

– Пошли, а то ты моих детей-то никогда не видела.

– Нет, это неудобно. Сама подумай, – упиралась я.

– Глупости все это. Неудобно. И вообще, расслабься, Динка. Его там нет.

– Нет? – растерялась я. – А где он, на работе?

– На работе? – расхохоталась она. – Ну когда это ты видела, чтобы Сосновский работал? Ты ж с ним жила, кажется?

– Да. Жила! – рассмеялась в ответ я. – И никогда он не работал, подлец. Господи, какая я дура была, Кать.

– Мы! Мы дуры были.

– Так куда он тогда делся? – спросила я, хотя уже примерно представляла, что услышу в ответ. Однако все же Катерина меня удивила. Когда мы пришли к ней домой, в действительно большую трехкомнатную квартиру, которую им дали взамен бывшей трущобы на первом этаже, я сразу поняла, что Сосновский тут больше не живет. И, видимо, никогда и не был.

– Бросила я его. Да, – сказала наконец Катерина, разливая чай по чашкам. Чашки были старые, местами треснутые, те самые, из которых мы пили чай еще в детстве. Тогда это был новенький сервиз, который Катеринин папа привез из какой-то командировки.

– И как ты? – осторожно спросила я. – Ты же его так любила. Дети у вас…

– Ой, Дианка. Любила, не любила – кто может понять. Знаешь, после нашей с тобой встречи я вдруг поняла странную штуку. Может, я его когда-то и любила, а теперь ненавижу.

– Да? Странно. Нет, не думаю. Столько лет вместе… Это у вас была настоящая семья, а то, что у нас с ним было, – одно название. Бегала я за ним, как дурочка влюбленная, а он об меня ноги вытирал.

– Он и об меня вытирал, – помотала головой Катерина. В этот момент мы услышали звук открывающейся двери, и через пару секунд в кухню влетела красная, румяная с мороза девчушка в покрытой снежными катышками шубе. Можно с уверенностью сказать, что львиная часть внешности – в папу. Хотя и от Катерины что-то было.

– А это вот моя Жанка, – представила мне Катерина дочь. – Прошу любить и жаловать, но обращаться с осторожностью. Способна на подлянку. Может, к примеру, в чай соли подсыпать. Или сделать вид, что у тебя по спине паук или таракан ползет. Да, разбойница? Можешь?

– Мы все можем, – ехидно кивнула Жанна и улыбнулась.

– Вот-вот. Ладно, куда дела бабулю с Никитой?

– Они в магазин пошли.

– Понятно, – кивнула Катя. – Ладно, марш руки мыть и не мешай маме со старой подругой общаться.

– Очень старой, – добавила я и скорчила страшную рожицу.

Жанна рассмеялась и убежала. Катерина вздохнула, подлила мне чаю и сказала:

– Не поверишь, я ведь только из-за тебя с Сосновским и жила.

– Как это? – опешила я. – Что это значит – из-за меня?

– А то и значит, Дин. Я долго думала после той нашей встречи. Я ж думала, что ненавижу тебя. Прямо как тебя вспоминала, меня всю аж трясло. Думала, что это из-за тебя у меня все вот так сложилось ужасно.

– Но при чем тут я? – насторожилась я.

– Нет, ни при чем, конечно, – жестом успокоила меня она. – Ты сиди, сиди. Хочешь селедки с картошкой?

– Нет, не хочу.

– Так вот, я вообще себе такого напридумывала, Дин. И что ты меня ненавидишь и пытаешься со свету сжить. Что ты на меня порчу навела.

– Я? – вытаращилась я.

– Да, – кивнула она и посерьезнела. – Я жила как в аду. Он бегал за каждой юбкой. Играл, да так, что мог всю зарплату просадить и еще задолжать столько же. Я ночей не спала, не знала, где он и с кем пьет. Ребенок болел. Денег не было. Свекровь еще…

– Да уж, мать у него – та еще штучка, – согласилась я. В свое время свекровь, о которой идет речь, Елена Станиславовна, мать Сосновского, немало выпила крови у меня. Каждым жестом, каждым словом давала она понять, как недостойна я ее бесполезного эгоистичного сынка. И как всю свою жизнь бессмысленную, копеечную я теперь должна положить, чтобы составить счастье и финансовое благополучие ее отпрыска.

– Вот и у нас примерно то же самое, – ухмыльнулась Катерина. – Только меня она сделала персонально ответственной за то, что он пьет и играет. А что я могла сделать? Вырывать у него из рук бутылку?

– О, это номер, опасный для жизни, – рассмеялась я. Катерина тоже улыбнулась и кивнула.

– В общем, думала я разное, а когда тебя в окне увидела, вообще озверела. Ну, думаю, урою. Будет она еще смотреть, какой жуткой жизнью я живу – соседям на смех.