– Но ты же смотрел «Короля льва»! – замечает она.

– Ну да… там есть львы. И убийство.

– И короли, – добавляет Генри. – Название говорит само за себя.

Мы смотрим фильм, вернее, Оливия смотрит фильм, мило улыбаясь все время. Я в основном просто пялюсь на нее. Потому что счастлив, что она здесь. Я до сих пор не могу в это поверить. Каждый раз, когда я позволяю себе это, теплое, сентиментальное чувство пульсирует в груди, будто мое сердце тает. И я чувствую… удовлетворение.

Когда начинает играть финальная музыка и бегут титры, Оливия прижимает свои красивые руки к груди и вздыхает.

– Никогда не надоест… навсегда останется моим любимым мультиком «Дисней».

Генри допивает свой пятый бренди.

– Неплохо, но я предпочитаю «Русалочку».

Оливия поднимает свои темные брови от удивления.

– Я думала, обладатели членов не любят мультики про принцесс?

– Ты видела Ариэль? – уточняет Генри. – Мой член принадлежит ей целиком и полностью.

Оливия морщит нос.

– Ужасно. Хотя я как-то читала книгу, и в разговорах о ней большинству парней нравилась Ариэль.

– Я должен прочитать эту книгу, – заявляет Генри.

– Фантастическая идея, Генри. Почему бы тебе не пойти и не поискать эту книгу в библиотеке? – Я скольжу пальцем под бретелькой легкого маленького топа Оливии, лаская ее мягкую, гладкую кожу. Я понижаю голос: – Я чувствую себя сейчас… Чудовищем.

Оливия встречается со мной взглядом и улыбается. Ей нравится эта идея.

К сожалению, Генри услышал меня, и на его лице появляется брезгливость.

– Подразумевается ли здесь догги-стайл?

Поскольку он слышал меня только что…

– Да.

Он сбрасывает одеяла и бросается к двери.

– Эта позиция перестала для меня существовать, а мне она действительно нравилась. Большое спасибо.

Я закрываю за ним дверь, и мы с Оливией разыгрываем свою вресию «Красавицы и Чудовища» всю ночь напролет.

Оливия

Утром Николас просит Фергуса подать нам завтрак в постель. Я прячусь в ванной, когда он реально его приносит. Николас называет меня глупышкой и говорит, что я должна привыкнуть к тому, что Фергусу пофиг, что я нахожусь в кровати Николаса или что у нас был сумасшедший, фантастический, «заставивший Чудовище покраснеть» секс ночью.

Но ничего не могу с собой поделать. Я не уверена, что смогу когда-нибудь привыкнуть к слугам и их… близости… все время. Кроме того, с приходом сентября никто не будет приносить мне завтрак в постель или развешивать мою одежду. Может, оно и к лучшему, что я не могу привыкнуть.

После завтрака Николас принимает душ, а я сажусь на мягкую скамейку в его огромной ванной и смотрю, как он бреется… конечно, опасной бритвой. В этом есть что-то восхитительно мужское – первобытное и сексуальное, то, как он бреет свой идеальный подбородок. Только в пушистом полотенце, обернутом вокруг бедер.

Мне хочется его облизать – грудь, шею – снова.

Потом он надевает синий костюм с бордовым галстуком и идет на работу в офис на другом конце дворца. Он сказал, что у него сейчас сумасшедший график из-за длительного пребывания в Нью-Йорке, но он вернется к ужину в столовой. А после мы пойдем на вечеринку.

Кстати говоря, Николас сказал, что у меня тоже есть «расписание» на сегодня: стилист и личный костюмер прибудут в десять и позаботятся обо всем, что мне нужно.

Этим я сейчас и занимаюсь.

В кресле Белой спальни меня приводят в порядок, делают эпиляцию и массаж. Я смотрю в зеркало и понимаю, что похожа на Дороти из «Волшебника страны Оз», на которую напала стайка косметологов Изумрудного города.

Кожа кажется глаже и мягче, чем когда-либо. Мои мышцы удивительно расслаблены: боль, которую я даже не осознавала, исчезла.

Когда последняя женщина из бригады красоты закрывает свою сумку и уходит, я снова смотрю в зеркало.

И… вау!

Я – все еще я, но элегантная, холеная. Линия бровей теперь идеальна, ногти изящно покрашены, кожа светится даже без намека на макияж, волосы блестящие и упругие без единого секущегося кончика.

Я выгляжу невероятно. Утонченной. Богатой.

Да, последнее – в яблочко. Все богатеи на одно лицо потому, что могут позволить себе команду специалистов, которые сделают их подходящими друг другу.

Провожу ладонью по щеке еще раз, когда раздается стук в дверь. Я открываю ее и вижу Фергуса.

– Личный ассистент по покупкам прибыл, мисс Хэммонд, – рычит он, напоминая этим Боско. – Мне пригласить ее?

Я автоматически осматриваю комнату на наличие разбросанных вещей… по привычке. Но горничные, которые приходят каждый час, никогда не позволят этому случиться.

– Эм… конечно, Фергус. Спасибо.

Он опускает голову и проходит дальше по коридору.

Несколько минут спустя крошечная, что-то щебечущая, красивая француженка заходит в мою спальню. Она выглядит юно (на вид ей лет двадцать) и напоминает мне Элли, если бы та была шатенкой и болтала по-французски. Ее зовут Сабина, но про себя я называю ее французской Элли.

Полдюжины мужчин-ассистентов привозят стойки с одеждой: платья, брюки, блузки и юбки. Потом спускаются вниз и поднимают сумки с нижним бельем: бюстгальтерами, трусиками, подвязками и чулками. Наконец заносится платформа для портного, предполагаю, чтобы меня туда поставить. Когда уходит последний ассистент, Белая спальня больше не белая – она вся в разноцветных тканях.

Здесь словно взорвался женский отдел «Вarrister’s».

Сабина держит лист бумаги с надписью «Бриджет» – это список от секретаря Николаса. Список всех событий, для которых мне нужна одежда: для сегодняшней вечеринки, матча по поло, других встреч, бранча, послеполуденного чая с королевой.

О Иисус. Не в первый раз я задаюсь вопросом, каким местом я думала.

Но потом успокаиваю себя… зато я здесь. И пока я буду здесь, я справлюсь. Не стану бояться. Буду все делать… с Николасом.

* * *

Примерка одежды – это утомительно. Я этого не понимала, пока мне не пришлось заниматься этим два часа подряд. Когда я уже готова просить о пощаде, дверь в спальню открывается – без стука – и заглядывает принц Генри. Он принес два бокала на длинной ножке и две бутылки «Дом Периньон». Сам он в черном кашемировом свитере поверх рубашки с белым воротничком и желтовато-коричневых слаксах. Прикид довольно опрятный и аккуратный, что разительно не сочетается с его дикими русыми кудрями и татуировкой, которая выглядывает из-под закатанного рукава.

Генри Пембрук – ходячее противоречие.