Нужно было взять себя в руки. Она умылась холодной водой. Потом открыла дверь ванной и вернулась к Дэниелу, который лежал на кровати в той же позе, что и последние пять с половиной месяцев. Говард уехал домой переодеться, и следующие пару часов они будут одни.

Она подвинула к себе стул, а выглянув из окна, увидела, что стоял один их тех ранних весенних дней, которые казались царским подарком природы, ее жестом доброй воли. Лоре захотелось, чтобы Дэниелу тоже достался этот подарок, и она распахнула окно. Ворвался свежий, но теплый воздух, наполненный жизнью, и послышалось щебетание птиц. Она села к кровати и взяла его за руку.

– Сегодня прекрасный день. – Большего Лора не смогла из себя выдавить и погладила его по волосам, собираясь с мыслями, уговаривая себя постараться сейчас, чтобы ничего не испортить. Она попробовала начать сначала. – На тот случай, если у меня не будет возможности сказать тебе это позже, на случай… – Лора внезапно умолкла. Она собиралась сказать: «На случай, если тебе придется нас покинуть», – но что-то остановило ее, какой-то материнский защитный механизм. Она много и усердно раздумывала в последние месяцы о том, слышит ли ее Дэниел, и верила – надеялась – что слышит. Она хотела было рассказать ему обо всех своих воспоминаниях, обо всем, что в нем любила, но не могла. А вдруг он не знал, что умирает, но слышал все ее слова? Она содрогнулась. Ему пришлось бы слушать, как его жизни был объявлен приговор, не имея возможности ответить, попросить утешить его. Как будто его хоронили заживо.

Она неловко вскарабкалась к нему на кровать и тихонько прильнула щекой к его щеке, внимательно следя, чтобы не задеть трубки, прицепленные к нему в разных местах. Потом она взяла его за руку. Мысленно она заново переживала два воспоминания. Первое – о маленькой девочке, безупречном голубоглазом светловолосом создании, которое умирало у нее на руках лишь несколько дней спустя после своего появления на свет. Второе – о столь же безупречном мальчике, который в детстве любил просыпаться и забираться к ней в постель со своей игрушечной мартышкой, ложился маме под бок и делился с ней одним обезьяньим ушком, самой мягкой, самой любимой частью игрушки. Они лежали так, в тепле и близости, и шептали друг другу секреты.

– Дэниел, я надеюсь, тебе там не страшно, потому что тебе нечего бояться. Я здесь, я всегда буду здесь, что бы ни случилось. И я остаюсь, пока… пока тебе не станет лучше.

Понедельник, 2 марта

Черри отключилась и отложила телефон на диван рядом с собой. Дэниел умер. Она не могла в это поверить, он умер, его не стало, его не было в живых. Пока она была в отпуске. До нее дошло, что она даже не спросила у Лоры точную дату… Что она делала в тот день? Лениво загорала на пляже? Гуляла по Чичен-Ице? Или вовсе ужинала с Полом. Их роман был мимолетным, Черри сразу дала ему это понять, но в этих отношениях она нашла столь необходимую ей отдушину. Он подошел к ней в баре их отеля. Оказалось, они оба отдыхают в одиночестве, и их отпуска пересекались на четыре дня. Все эти четыре дня – и четыре ночи – они провели вместе. Черри не чувствовала себя виноватой, скорее она воспринимала это как душеспасительный бальзам, компенсировавший последние месяцы. Потом он уехал, а она продолжила отдых.

Черри не нравилось, что она не знала, когда умер Дэниел, что она не могла соотнести такое значительное событие с конкретным моментом своей жизни. Она чуть не перезвонила Лоре, но едва схватив телефон, отбросила его. Она была еще не готова задавать вопросы, все казалось ей таким ненастоящим. Ее внимание привлекло мельтешение за окном – мимо шли люди, жили своей жизнью, не догадываясь о том, что произошло в стенах ее квартиры. Черри подскочила и ушла на кухню заварить себе чаю. Ее накрыло, когда она набирала воду в чайник. Она заплакала навзрыд и, захлебываясь слезами, бросила чайник в раковину, а потом вдруг вспомнила, что ее могут увидеть соседи, если у них открыта задняя дверь, и соседи сверху могут увидеть, если свесятся вниз под определенным углом. Черри отпрянула, ненавидя свою квартиру, Тутинг, этот «бюджетный Лондон», где все жили друг над другом. Она спряталась в спальне, где было больше шансов уединиться, и легла на кровать прямо в одежде.

Дэниел был мертв. Если она чувствовала себя одинокой и брошенной на произвол судьбы, когда он был болен, то это было ничто по сравнению с тем, что она испытала сейчас. Черри всегда верила, что он очнется. Она читала множество сообщений, статей в Интернете, читала столько книг и журналов, что, казалось, сама могла бы сойти за доктора. Но нет, он покинул ее. И новая жизнь, которую она так тщательно планировала, рассыпалась в прах. Она даже не попрощалась с ним. Она вся съежилась, вспоминая слова Лоры: «Только родственники». Ее не позвали. Она что, была недостаточно хороша? Недостойна? Небогата? История с Николасом повторялась снова. Ни Лора, ни Говард не считали ее серьезной спутницей жизни, которая могла что-то значить для Дэниела. Где он был похоронен? Или его кремировали? Тогда где его прах? Она не знала ответов ни на один из своих вопросов, она тонула в бездонном неведении. С острой ненавистью Черри думала, как ловко Лора все замолчала. Выдавила ее из жизни Дэниела. А она, Черри, застряла на бесперспективной работе, которую ненавидела с каждым днем все больше, без каких-либо надежд на спасение на горизонте. Она не сможет пройти через все это снова. Черри пришло в голову, что отношения с Дэниелом помогали ей выносить эту работу не только потому, что рано или поздно он забрал бы ее оттуда, но потому, что в в конце каждого рабочего дня она ждала встречи с ним. Они разговаривали, обменивались историями о людях, с которыми им приходилось иметь дело – он в больнице, она в агентстве. Когда он обнимал ее и целовал, Черри чувствовала себя так хорошо… Она чувствовала, что чего-то стоит. Этого теперь не вернуть. Она снова была никем. Люди, на которых она стремилась быть похожа, бесцеремонно выкинули ее за порог. В конечном счете Лора выиграла.

Понедельник, 2 марта

Лора не покидала больницу в страхе, вдруг она отлучится, а Дэниел умрет в ее отсутствие. Она позвонила миссис Мор, попросила собрать для себя чистой одежды и вызвала ей такси. Ночью она спала рядом с сыном на раскладной кровати, которую установили для нее медсестры. Говард приходил часто, как только мог, но у него была своя работа, и ему приходилось проводить в офисе хотя бы пару часов в день. Сиделки сказали, что часто замечают, когда пациенту «остается недолго», и если что, пообещали сообщить Лоре, чтобы она вовремя позвонила мужу. На четвертый день Лора заметила, что стали увядать цветы. Ее было больно видеть, как они будто отражают происходящее с ее сыном на больничной постели, и она с отвращением вырвала их из горшка. Она не хотела, чтобы они вообще оставались в палате, даже в мусорном ведре, и вынесла цветы, чтобы выкинуть куда подальше. Когда Лора закрыла за собой дверь и зашагала по коридору, краем уха она уловила сбой в привычном пищащем ритме, который стал ей так же привычен, как ее собственный пульс.

Мимо пронеслась медсестра. «Господи, – подумала Лора, – Я вышла за дверь, а он умер!» Она испустила горестный вопль и бросилась обратно, подбежала к кровати, желая прикоснуться к нему, молясь, чтобы не было поздно. Секундой позже вошел доктор Белл.