Охранники не стучат. Ключ поворачивается в замке, и в следующую секунду они уже стоят в моей комнате.

Это Йимми с козлиной бородкой и та новая девушка, которая не сводила с меня глаз, когда я позавчера покупала сласти в киоске. Они пришли, чтобы забрать мой поднос с едой.

– Сегодня невкусно? – спрашивает Йимми и улыбается.

Я оставила на тарелке кучу фасоли. Нет, не то чтобы я очень разборчива – ем почти все. Но фасоль никак в глотку не лезет.

– Киоск-то вечером будет? – спрашиваю я.

Йимми все еще улыбается. Похоже, он все время ходит с этой улыбкой на лице. В ней нет ни капли дружелюбия. Самодовольная такая ухмылочка – словно он улыбается собственному мнимому великолепию.

– Посмотрим. Каждому отопри – легко кого-нибудь и забыть. Не так ли, Эльза?

Новая девушка не отвечает. Она и глаз не поднимает. Вероятно, более всего ей хочется избежать этой двусмысленной ситуации.

– Ты слышала, что он сказал, Эльза, – говорю я подчеркнуто четко. – Ты мой свидетель. Если сегодня вечером мне не дадут купить сладости…

Я не договариваю. Все это лишено смысла. Такого, как Йимми, не переспоришь.

– Шутишь, да? – произносит он и хохочет.

Он передает мой поднос Эльзе. Улыбка исчезает с лица, теперь он смотрит на меня с отвращением:

– Правда, что ты несколько раз всадила ему в грудь нож?

Я борюсь с собой. Точно знаю, чего он добивается, и не собираюсь доставлять ему такое удовольствие.

Йимми оборачивается к Эльзе:

– Можешь представить себе, что эта невзрачная девчонка – зверский убийца?

Эльза умоляюще смотрит на него, словно мечтая поскорее уйти отсюда, от этого запаха, домой, в свой нормальный мир, где все розовое и мягкое.

Но Йимми не сдается.

– Трудно поверить, правда? – продолжает он. – Скажи, Эльза?

Эльза смотрит на свои ноги.

– По человеку же не видно, убил он кого-то или нет? – произносит она.

Я ценю ее мужество.

– Послушай, Эльза, – говорит Йимми с грубым смешком. – Я тоже был наивен, когда начинал работать здесь. Ты научишься. Проведя в этом месте пять лет, я понял, что это все фигня. Напротив, по человеку видно, что он грязь. Большинство убийц выглядит так, как ты себе и представляешь: черножопые, грязные бродяги. Редко приходится удивляться.

Глаза у Эльзы округляются. Вид у нее такой, словно она готова провалиться сквозь землю.

– Заткнись уже! – говорю я Йимми.

Просто не могу молчать. Это у меня такая проблема. Сколько раз мне советовали сдержаться, промолчать, отступить – не обязательно, дескать, высказывать все, что думаешь. Психологи называют это «расстройством контроля над импульсами». Проходя тест, я получила худший из возможных результатов. Я из тех детей, которые тут же засунули бы в рот зефирку, едва им представилась бы такая возможность[24].

– Это что еще за выкрики?

Йимми проводит рукой по своей козлиной бородке и дышит мне прямо в лицо.

– Давай заканчивать, – произносит Эльза у него за спиной.

Но Йимми не намерен следовать ее совету.

Он стоит всего в полуметре от меня, и в глазах его пылает ненависть.

– Ты грязная вонючая шлюшка. Ты сперва подумай, прежде чем хайло раскрывать.

Он не знает, что контроль над импульсами у меня на нуле. Знай он это, не стал бы заводиться.

– Хватит, – строго произносит Эльза. Мне даже кажется, что она тянет его за рукав. – Это уже переходит все границы.

Она мне нравится.

– Границы? – Йимми оборачивается так резко, что Эльза подпрыгивает. – Какие гребаные границы?

– Ты не имеешь права обращаться…

– Ты что такое несешь? Ты что, защищаешь эту шлюху и убийцу?

Он указывает на меня рукой.

– Успокойся, – говорит Эльза.

– Это я должен успокоиться? Да это тебе следует подумать, подходит ли тебе это место.

Я страдаю вместе с ней. Совершенно очевидно, что она здесь не на месте. Ей бы вернуться туда, где молочные реки в кисельных берегах и все сказки кончаются счастливо.

– Здесь только две стороны, – говорит Йимми. – Или ты на нашей стороне, или на их.

И тут он медленно поворачивается ко мне.

Должен был бы сообразить. Держать ситуацию под контролем. Он не новобранец – и в этих стенах не у меня одной нет контроля над импульсами.

Я примериваюсь, целя в яблочко. И в ту секунду, когда он оборачивается, наношу удар ногой прямо ему между ног.

Он со стоном сворачивается пополам.

Мы с Эльзой смотрим друг на друга, пока Йимми извивается в муках у наших ног. Хотя я четко показываю ей, что намерена сдаться без сопротивления, она заваливает меня каким-то приемом из дзюдо, прижимает щекой к грязному полу, уперев колено мне в спину.

Вот чего стоила сестринская солидарность. Но старательная девочка никогда не позволит поставить под сомнение свое прилежание.

Двое коллег спешат на помощь Эльзе, и после нескольких секунд обсуждения они решают отправить меня в «камеру наблюдения».

Они вытаскивают меня из комнаты – по пути к лифту я перестаю сопротивляться. Все бессмысленно.

Строго говоря, камера наблюдения предназначена для того, чтобы защитить заключенных от них самих. Маленькая и темная, лишь матрас на полу, и через окно в двери за тобой постоянно наблюдают.

Мне приходится провести там всю ночь. Не помогает, что я колочу в стену, кричу до хрипоты, угрожая на них пожаловаться.

Утром после ночи, проведенной без сна, они отворяют и ведут меня обратно в мою комнату.

– Добро пожаловать домой, – говорит охранник, отпирая дверь.

Запах наводняет мозг.

Я кидаюсь на кровать и сплю до самого обеда.

Я по-прежнему переживаю из-за того, что ударила Амину. Прошло пять лет, а воспоминания все еще мучают меня, возвращаясь по нескольку раз в неделю. Что я за человек, если смогла ударить лучшую подругу?

Через секунду после того, как я это сделала, у меня случился нервный срыв. Я носилась, словно обезумевший наркоман, кричала и махала руками. Сама не понимала, что делаю. Мне хотелось лишь вычеркнуть последние минуты из своей жизни и сделать все по-другому – так, как сделал бы нормальный человек.