— А хочешь, в театр сходим? — благородно предложил Алекс, пока я разглядывала афишу на сегодняшний вечер.

Я торопливо открестилась:

— Нет-нет, лучше погуляем.

Современные постановки вызывали у меня мучительную изжогу и желание перекусать всю труппу. Я еще помнила блистательные пьесы, поставленные великими режиссерами — «Братья Карамазовы» Немировича-Данченко и «Синюю птицу» Станиславского в МХТ, «Маскарад» Мейерхольда в Александринском театре.

До революции мне посчастливилось увидеть игру гениальных актеров — Василия Качалова, Марии Ермоловой, Ольги Книппер-Чеховой, Веры Пашенной и Михаила Чехова, племянника знаменитого писателя. После нашего возвращения в страну в пятидесятых мы с Анфисой ездили в Ленинград, чтобы посмотреть в театре БДТ «Идиота», в котором блистал молодой Смоктуновский. Алекс тогда еще даже не родился… Позже я видела обворожительную Любовь Орлову и харизматичную Фаину Раневскую на сцене театра имени Моссовета, невероятного Высоцкого в роли Гамлета в театре на Таганке, обаятельнейшего Папанова в роли Фамусова в театре Сатиры… Алекс знает их только по кинофильмам и не может понимать, что нынешним лицедеям далеко до выдающихся актеров прошлых лет. Как сокрушался Шамраев в «Чайке»: «Пала сцена! Прежде были могучие дубы, а теперь мы видим одни только пни». То же самое можно сказать про современное поколение актеров. Они громко называют себя звездами, катаются на коньках, танцуют вальс и танго, дерутся на боксерском ринге, покоряют джунгли, рекламируют кофе и стиральный порошок, борются за попадание в рейтинги самых красивых и самых сексуальных. Но они даже понятия не имеют о том, что такое настоящее искусство. Современный театр — это не искусство. Это — фарс. И то, что лишенная всякого актерского таланта Камилла нынче выбилась в звезды, — лишнее тому свидетельство.

Огни театра остались позади, Алекс взял меня за руку, и мои пальцы задрожали.

— Эй, да ты совсем замерзла. Вон какие руки холодные!

Он встал передо мной, взял обе мои руки в свои, развернул к себе ладонями, поднес к лицу и принялся отогревать своим обжигающим дыханием. Я замерла, боясь шелохнуться. Его губы с каждым мгновением становились все ближе к моей коже, а потом дыхание перешло в поцелуи. Он целовал мне руки, и мне казалось, что мы провалились в прошлое. В котором вдоль бульваров ездят не трамваи, а кареты. В котором воздух по ночам пахнет свежестью, а не выхлопными газами. В котором ходят на балы, а не на дискотеки. В котором вместо эсэмэсок пишут длинные бумажные письма чернилами и пером. В котором мужчины умеют беззаветно любить и красиво ухаживать. Точно так же когда-то целовал мои руки Алексей, только это было в укромном уголке сада, а не в центре столичного бульвара, где помимо нас достаточно прохожих… А я точно так же изнемогала от этой дерзкой, непозволительной, но такой упоительной ласки. История повторялась. Вот только теперь я уже не была невинной девушкой, а удовольствие от ласки омрачал запах крови Алекса, который взывал к моей жажде.

Вздрогнув, я хотела отдернуть руки, но юноша неожиданно сильно удержал меня.

— Ты не можешь все время сбегать от меня, Лиза, — мягко проговорил он. — Неужели ты еще не поняла — я не дам тебе уйти.

Я подняла на него настороженный взгляд, и Алекс мягко мне улыбнулся:

— Какая ты еще совсем девчонка. Тогда, у меня дома, ты так отпрянула от меня, когда я хотел тебя поцеловать… Я сначала обиделся, а потом понял, что ты просто испугалась. Ты ведь раньше никогда не целовалась.

Я ошарашенно захлопала ресницами. Он это что, серьезно? Или я попала в какой-то современный фарс? Мое замешательство Алекс расценил по-своему.

— Тебе не надо меня бояться, Лиза, — ласково произнес он, наклоняясь ко мне и обнимая за талию и плечи.

Да уж, конечно. Если кому-то и надо бояться, то это тебе. Меня.

Я глубоко вдохнула и задержала дыхание. Когда-то этот навык помогал потуже затягивать корсет. Сейчас я перестала дышать, чтобы не вдохнуть пьянящий запах крови Алекса.

От задержки дыхания закружилась голова, а в глазах Алекса, которые неотвратимо приближались ко мне, горели кометы, взрывались звезды и рождались новые планеты. Я могла бы с легкостью оттолкнуть его от себя. Но я уже была не в состоянии контролировать свою силу. Толчок мог получиться такой мощности, что Алекс в лучшем случае заработал бы шишку, в худшем — перелом ребра. Я не могла причинить ему боль.

И — что я оправдываюсь! — я хотела этого поцелуя не меньше, чем он сам. В легких, лишенных кислорода, разгорался пожар. Казалось, если я сейчас выдохну ртом, то с губ сорвутся язычки пламени, как у сказочного дракона. Драконов не бывает. А вампиры не целуются с людьми. Большей глупости нельзя и придумать. Это все равно что облизывать любимое мороженое, запрещая себе откусить кусок побольше. Соблазн настолько велик, что сдержаться практически невозможно. Я-то этот поцелуй переживу, а вот переживет ли его Алекс, теперь зависит только от моей выдержки.

Губы Алекса накрыли мои, и пожар в моих легких взметнулся до горла, расцвел на губах огненным цветком. А потом мне сразу стало легко дышать — дыханием Алекса, которым он щедро поил меня. Теплое, живое дыхание глотками вливалось в мое тело, щедро делясь с ним жизнью, которую тело давно уже забыло, и словно стремясь возродить то, что уже давно умерло. В груди стало тепло, и я вдруг почувствовала, как, проснувшись от долгого сна, завибрировало сердце… Но нет, показалось. За стук своего сердца я приняла сердцебиение Алекса.

Это и в самом деле был первый поцелуй. Первый за сотню лет. Мужчины у меня не было уже столько времени, что и признаться стыдно. Родители за стеной каждое утро терзают супружеское ложе, а я уже забыла, каково это — чувствовать, как тебя обнимают мужские руки. Не то чтобы желающих не находилось, вот только старомодное воспитание давало о себе знать. Меня не интересовал одноразовый секс, я хотела любви…

Я уже забыла, как это бывает, когда нежность плавится на губах тягучей карамелью, когда дыхание становится одним на двоих, когда внутри разгорается пожар, а руки слепо скользят по телу, натыкаясь на одежду и мечтая сорвать ее, чтобы поцелуи пролились дальше — на шею, на плечи, на живот…

Алекс целовал меня страстно, горячо, умело. И уже не было вековой разницы между нами, мы как будто поменялись местами. Теперь я, растерявшая все былые навыки, неумело прижималась к его губам, как неискушенная гимназистка. А он был опытнее меня лет на двести, целуя меня с мастерством Казановы и неотвратимо заражая любовной лихорадкой.

Через одежду я ощущала бешеный стук сердца Алекса там, где уже сто лет в полную силу не билось мое собственное сердце, и с подступающей паникой подумала: «Вот-вот, сейчас он поймет, почувствует, что целует живой труп, осознает, что мое тело не подает признаков жизни». От этого испуга я порывисто всхлипнула, наконец-то вдохнув воздух носом, и у меня помутилось в глазах от запаха крови Алекса. Вулканической, лавой она бурлила в его венах, взывая к моей жажде. Губы Алекса по-прежнему целовали мои, но теперь обжигали адовым пеклом. Я кожей чувствовала каждую крошечную его венку, в которой пульсировала кровь, и мечтала прокусить ее и осушить досуха. Алекс, не чувствуя во мне опасной перемены, прижался еще теснее, приближая свою погибель. Если найду в себе силы обуздать жажду и оттолкну его — как пить дать шею ему сломаю. А если я продолжу соприкасаться с ним губами, то уже не смогу противиться своей природе.