На подносе лежали три предмета:

– хирургический скальпель;

– кусок черного камня, грубо обтесанный в форме меча, похожий на те, что находят на археологических раскопках;

– кусок черного камня, все еще напоминавший по форме камень.

– Обсидиан, – пояснил Нимф. – Всё на подносе. Ты знал, что самые острые клинки в мире сделаны из обсидиана? Лезвие этого скальпеля заточено настолько, что составляет всего тридцать ангстрем в ширину – это одна стомиллионная сантиметра. Для сравнения, лезвие бритвы в двадцать раз толще. Так вот, позволь спросить: каким из этих трех инструментов, на твой выбор, мне удалить тебе лицо?

Поскольку лица у нас с ним были одинаковые, я даже не был уверен, себе или мне Нимф собрался его удалять. Да и неважно все это было: он мне просто чудился, в реальности ничего такого не происходило.

Ты точно в этом уверен?

Жук добрался до выреза футболки и замер на эластичной резинке у края. Послышалось тихое шипение – я понял, что слышу, как эта тварь дышит. С трудом, словно его крошечные легкие одолевала астма.

– Давай так, – сказал Нимф. – Я задам тебе вопрос. Если ответишь правильно, мы перейдем к следующему. Если нет, я сделаю круговой разрез: начну за правым твоим ухом, очерчу петлю под подбородком, перейду к левому уху, рассеку лоб и снова спущусь к правому уху. А потом просто сорву твое лицо, как шкурку апельсина. И вот мой вопрос: какой из этих трех объектов имеет естественное происхождение?

Я не совсем понимал, как это поможет мне выудить у него полезную информацию, но, видимо, вариант был только один – подыграть. Я оглядел предметы на подносе. Какой из них естественного происхождения, да? Ну, скальпель явно сделан человеком. Одного из двух кусков обсидиана, судя по виду, человеческая рука не касалась: он приобрел свою форму благодаря ветру, эрозии или чему-то еще. Второй, очевидно, оббили – может, какой-нибудь древний пещерный человек, – чтобы он походил на клинок. То есть происхождение самого камня было естественным, а вот формы «клинка» – искусственным. В этом был семантический подвох.

– У тебя тридцать секунд на ответ, потом я начинаю резать, – предупредил мой двойник.

– Правильного ответа нет. Ты можешь заявить, что оба…

И тут меня осенило.

– Хорошо, – сказал я, – я понял. У всех трех естественное происхождение.

– Поясни, пожалуйста.

– Люди обтесали каменный клинок и изготовили скальпель, но люди – сами природные организмы. Так что у всего, что мы строим или создаем, естественное происхождение.

– Правильно! Размывающая почву вода или режущий по камню человек – одни атомы передвигают другие, вот и все. Из молекул получаются клетки, а из клеток состоят мозг, внутренние органы и конечности для обработки камня. Колония грибов, муравейник, человеческий город – в них частицы и силы объединяются, чтобы менять ландшафт. По правде говоря, любая сущность или событие неестественного происхождения должны, следовательно, быть по своей природе сверхъестественными. И это подводит нас ко второму вопросу. Какой из двух лежащих перед тобой режущих инструментов изготовили осознанно?

– Я вижу, к чему ты ведешь.

– Правда? Этот грубый клинок пятьсот тысяч лет назад обтесало вонючее, ухающее по-обезьяньи существо, в котором и человека не признаешь. Ну так когда этот волосатый примат вырезал себе клинок для того, чтобы отделять мясо от кости – для этой же цели его намереваюсь использовать и я, – он сделал это осознанно? Или это были всего лишь животные инстинкты, те же, что заставляют насекомых паниковать от света?

Сопящий жук у меня на груди сполз с футболки – я чувствовал, как его лапки щекочут мне шею.

– Двадцать секунд, – сказал двойник.

– Не знаю, мужик, спросил бы лучше ученого. Может быть, он просто проголодался, а перед ним лежало мертвое животное, шкуру которого он не смог прокусить.

– То есть ты утверждаешь, что причиной создания был голод. Тогда почему клинок отличается от скальпеля? В противном случае мы могли бы предположить, что существует некая энергия, которая позволяет тебе, человеку, противиться простому механизму, заставляющему дерево расти навстречу солнечному свету, а насекомое – в страхе от него убегать. Эта энергия позволяет тебе противиться физиологическим цепным реакциям, которым подчиняется буквально все во Вселенной, от субатомных частиц до невнятно бормочущего человеческого предка, который сделал этот клинок. Энергия, которая присуща только современным людям.

– Значит, оба предмета сделаны неосознанно. Тебе такой ответ нужен, да? Ну хорошо, вот он. Мы все просто… сраные животные. Какое это имеет отношение к текущей ситуации?

– Последний вопрос. Если это правда, если мы не способны на осознанный выбор и просто повинуемся тем же инстинктам, что и насекомые, разве могу я не срезать твое лицо? Меня подтолкнут к этому инстинкты, и я буду повиноваться им так же, как это насекомое.

Жук уже карабкался по моему подбородку. Пыхтя от напряжения. Мне показалось, он ругнулся себе под нос.

– Ты хочешь сказать, что все равно сдерешь с меня кожу. Что, кстати, неважно, потому что это все не по-настоящему. Правда?

– Ты мне скажи.

Нимф схватил скальпель и, взобравшись на каталку, сел мне на грудь. Его пальцы вцепились мне в лицо, но потом все поплыло, и я понял, что сам сижу на ком-то со скальпелем в руках, удерживая лицо брыкающегося подо мной человека. На каталке лежал Джон, а не я. Лезвие взрезало кожу, и я провел скальпелем по линии подбородка…

Я резко вернулся в собственное тело и обнаружил, что вообще-то сижу у Джона на груди. Вместо скальпеля я держал розовый фаллоимитатор. Прижимая его к подбородку Джона, будто пытался разрезать кожу. Джон тем временем пихал мне что-то в лицо, и это что-то крошилось о мою челюсть. Пол на дюйм залило грязной водой, в которой мы и плескались.

– ЕШЬ! ЕШЬ, СУКИН ТЫ СЫН! – вопил Джон.

– ПОГОДИ! СТОЙ! – крикнул я.

Мы оба моргнули и застыли, оглядываясь по сторонам. Мы были в «Венериной мухоловке», павшей жертвой наводнения. На полу валялись вскрытые упаковки из-под секс-игрушек, будто магазин разграбили лутеры, стремившиеся добавить в свой брак перчинку. Пахло так, словно кто-то пустил шептуна.

Я слез с Джона. Он застонал и разжал руку – из нее высыпалась горсть печенья «Орео», которое он почему-то пытался засунуть мне в рот. Он встал с пола и закурил.

– Что произошло? Надолго я отключился?

– Я… не знаю. Какое последнее твое воспоминание?

– Соевый соус. На бобово-сосисочном заводе. В меня попало, какая-то чушь пошла. Потом я очнулся здесь. Минуту назад.

Джон кивнул.

– Да, я тоже.

– Ты куда-то убежал. Нырнул из окна второго этажа.