— Погоди, я тебе сам отвечу про себя. Честно. Я — вот я не могу, не то что долго, а вообще не могу обходиться. Я русский человек, — Тихомиров повторил это в какой уже раз, подкрепляя ударом кулака по столу. — А она… моя жена… Она хорошая, хорошая женщина, но… хрен его знает, что произошло, она второго ребенка не хотела никак. Ну, никак. А родила двойняшек. Роды тяжелые были. Такие, что не дай бог никому. В общем, напугалась она до жути. Смерти напугалась. Вышла из роддома — как отрезало ее от меня. Четвертый год так живем, мучаемся. Я уж и так и этак — ничего. Не то чтобы я ей опротивел, но… Боится она, не хочет. А я… тоже не могу. Я-то что должен делать?

— Вы хотите сказать, что у вас есть другая женщина?

— Другую Даша не потерпела бы, — Тихомиров покачал головой. — Да и мне другая не нужна. Я ее люблю, несмотря ни на что. Она вон каких детей мне родила. Она мать, моя жена. Но баба мне, извините, потребна. Я ей говорю: договоримся — я тебя обеспечиваю полностью, ты моя жена, никогда я от тебя не уйду. Но войди и в мое положение. Позавчера ночью взял одну на Лениградке… Ну, из этих, что стоят там, мужиков ловят. Домой привез на квартиру, думал — побалуемся часок-другой, и финита. Да уснул, дурак. Проснулся — за окном уж рассветает. Пока до дачи домчал. А тут уже скандал: где, с кем, сволочь, подонок. Это я-то подонок? — Он горько усмехнулся. — Я жертва обстоятельств. А она… в общем, жена характер показала, уехала, бросила нас тут, спасибо, няньку с собой не прихватила. А то бы я вообще с ума со своими бандитами сошел.

— Вообще-то это не алиби, — сказал Колосов. — Звали-то как вашу ночную бабочку?

— Хрен ее знает. Кажется, Наташка. Они там все Наташки. А что, будете проверять? — Тихомиров покачал головой. — Поедем на Лениградку, может, я ее там и найду, узнаю. Не по морде, конечно, скорее по ляжкам да по ж…

— Па, ну ты скоро? — Из-за двери террасы снова высунулась девочка Саша, горошины-близнецы теперь были уже при ней. Улыбались от уха до уха — отцу, да и Колосову в придачу.

Катя собиралась поговорить с Колосовым сразу же после утренней оперативки, но тот сначала был у шефа, а затем вообще уехал из главка. Клубные новости пришлось пока отложить. А Катя не знала, куда деть себя от нетерпения. Бессонная ночь — вот странность — физически на ней никак не сказалась. Вернувшись из клуба (Анфиса поехала к Кате, потому что до Фрунзенской набережной на такси было ближе, чем до родного ей Измайлова), они приняли горячий душ, напились крепкого кофе и встретили рассвет, треща как сороки, обсуждая увиденное и пережитое. Анфиса кляла себя за то, что в острый момент конфликта позабыла про камеру: «Вот снимки бы вышли, как та на нас с ножом кинулась, а Фанька наблюдала». В семь часов в квартире раздался звонок. Катя схватила трубку, предчувствуя… Звонил не Драгоценный, звонил Мещерский. Храбрился, бормотал: «У нас все хорошо. Отдыхаем. Как ты?» — «Сережа, что там у вас творится? — не выдержала Катя. — Я же чувствую, не обманывай меня». — «У нас? Ничего такого, все нормально, не беспокойся. Тут кругом горы и вообще, знаешь, очень красиво».

Анфиса только хмыкнула: ништяк, ты же видишь — оба живы-здоровы. Ну, может, малость горилки перепили. Но Катя… Тревога, которую она все эти дни гнала от себя, вырвалась наружу. Что-то должно случиться. Она не могла объяснить себе ЭТО словами. Что-то случится. И это надо предотвратить. Спасти.

Но кого? Кого и от чего надо было спасать? Драгоценного, о чьем местонахождении там, в Карпатах, она имела самое смутное представление? Или же…

На работе, прежде чем засесть за очередную статью для «Криминальной хроники», она спустилась в розыск. Справилась в отделе убийств — установлено ли, какое растение имитировалось тем пластиковым цветком, извлеченным из трупа Голикова. Но каких-либо данных от экспертов еще не поступило.

В отделе убийств кипел ажиотаж: все были заняты какой-то машиной. Катя поначалу не поняла. Потом прислушалась — колосовские коллеги связывались с МЧС и службой Мосводоканала, вызывали водолазов и кран.

— В чем дело? — спросила она одного из оперативников.

— На Левом берегу в Химках, в речном затоне у Кольцевой, машина обнаружена, милицейская «Волга». Видимо, угнанная, затопленная. С катера патруль заметил, чуть не наскочили на нее, как на риф, — объяснил тот. — Никита Михайлович распорядился, как поднимут, осмотреть тщательно салон и багажник. Это ведь совсем близко от железнодорожного моста, где тело нашли.

Катя недоверчиво выслушала: милицейская «Волга»? Какой идиот рискнет угонять именно такую машину?

Она написала очерк, набросала план еще одной статьи. Отвезла материалы в журнал, вернулась в главк. И столкнулась с Колосовым в вестибюле — он тоже только что приехал.

Как часто они сталкивались вот так — случайно, а может, в этом была какая-то закономерность?

— Никита, у меня новости по Фаине Пеговой, — сказала Катя. — Я вчера с ней пыталась познакомиться, да не слишком удачно.

— Пойдем пообедаем, а? — Колосов выглядел задумчивым.

Они вышли из главка, перешли на противоположную сторону Большой Никитской. Устроились на летней веранде кафе у консерватории. Колосов заказал себе и Кате по бифштексу с картошкой и жареным луком.

— А где ты был? Я тебя с утра разыскивала. — Катя решила, что свой жареный лук отдаст ему.

— Тихомирова на даче навещал, — ответил он. — Ну, и что с Пеговой?

Катя рассказала все. Про приятельницу по имени Аля и про нож — особо.

— И там тоже был нож? — Колосов хмыкнул. Финку, изъятую у Тихомирова, он успел на обратном пути уже забросить в ЭКУ на экспертизу. — И она на вас с Анфисой бросилась?

— Она нас… как бы это сказать… приревновала к Пеговой. — Катя почувствовала, что ей как-то неловко, некомфортно. — Этот клуб, «Сто сорок по Фаренгейту», — эксклюзивный для лесбиянок. И они — Фаина и эта ее психоватая…

— Ойцева ее фамилия, кстати, в прошлом — профессиональная спортсменка, бронзовая призерка по биатлону.

— Призерка? Они — лесбиянки. Ты сам говорил — живут в одной квартире. И это как-то не вяжется с тем, что ты рассказывал про Фаину и покойного Голикова.

— Она умыкнула его на моих глазах из оранжерейного царства, — ответил Колосов. — Подружку свою кинула, не моргнув глазом.

— Но, Никита…

— Может, сейчас она и лесбиянка, а до этого имела связь с Голиковым. Косвенно это подтвердил Тихомиров. И Арнольду-Бойко башку крутила. Занятная баба, — Колосов усмехнулся, словно вспомнил что-то. — Ладно, сегодня будем выяснять.

— Сегодня? Ты хочешь сказать…

— Дома она сейчас, отсыпается, видно. Часикам к пяти мои орлы ее сюда, в главк, доставят. Пора ближе знакомиться с такой неординарной фигурой.

— По мнению Анфисы, она типичный нарцисс.

— Чего? Это в смысле привлекательности?