Кристиан берет мою ладонь и осматривает ее. Мое дыхание сбивается. Я могу привыкнуть к этому.

— Как думаешь, переживешь это? — говорит он, смотря в мои глаза, и мне приходится закрыть их, чтобы успокоить дыхание.

— Думаю, смогу. Уже даже и кровь не идет, — я взяла у мамы платок и приложила его к кончику пальца, стараясь не запачкать платье.

— Давай попробуем еще раз, — говорю я и в этот раз подхожу ближе, наше дыхание смешивается, пока я осторожно прикрепляю бутоньерку. Это то же чувство, как когда мы вместе лежали на снегу на с лыжном склоне, на расстоянии вздоха. Словно я могу наклониться и поцеловать его, даже здесь, перед мамой. Я быстро делаю шаг назад, размышляя над тем, что все сегодня пойдет или очень хорошо, или очень плохо.

— Спасибо, — говорит он, смотря вниз, на дело моих рук. — У меня для тебя тоже есть бутоньерка, но она в машине. — Он поворачивается к маме. — Было приятно познакомиться, миссис Гарднер.

— Пожалуйста, называй меня Мегги.

Он сердечно кивает.

— Возвращайся домой до полуночи, — добавляет мама. Я гляжу на нее во все глаза. Не может же она правда так сказать. Танцы даже не закончатся к полуночи.

— Можем идти? — спрашивает Кристиан прежде чем я успеваю придумать достойный аргумент для мамы. Он предлагает мне свою руку, и я сгибаю свою в локте.

— Да, можем, — отвечаю я, и мы удаляемся отсюда.

Перед дверью художественного музея в Джексоне, где проводится бал, девушкам выдают нежные лавровые венки, сделанные из серебристых, выкрашенных спреем, листьев, а парням — длинные полосы из белой ткани, которые, как предполагается, они должны надеть через плечо, поверх смокингов, на манер тог. Теперь, когда мы официально выглядим как древние греки, нам разрешается пройти в зал, где бал уже в самом разгаре.

— Сначала сфотографируемся? — говорит Кристиан. — Очередь не слишком большая.

— Конечно.

Медленная мелодия начинает звучать, как раз тогда, когда мы направляемся в зону для фотографирования. Я вижу, как Джейсон Ловетт приглашает Венди на танец. Она выглядит как настоящая принцесса в моем розовом платье. Она кивает, и в следующее мгновение они обнимают друг друга и начинают покачиваться не совсем в такт музыке. Это восхитительно. Также в углу я замечаю Такера, танцующего с рыжеволосой девушкой, которую не знаю. Он видит меня и почти начинает приветственно махать, но потом замечает Кристиана. Его взгляд перебегает с него на меня, будто он старается понять, что же произошло между нами с прошлой субботы, когда я сказала, что меня никто не пригласил на танцы.

— Так, вы двое, подходите, — говорит фотограф. Кристиан и я поднимаемся на платформу, которую здесь соорудили. Кристиан встает позади и свободно смыкает свои руки вокруг меня, будто это самая естественная вещь на свете. Я улыбаюсь. Камера вспыхивает.

— Пойдем, давай танцевать, — говорит Кристиан.

Неожиданно счастливая, я следую за ним на танцпол, покрытый дымом и усыпанный белыми розами. Он берет мою руку и крутит меня, а потом ловит в свои объятья, все еще слегка сжимая мои ладони своими. Я проваливаюсь в электрическое ощущение, которое проходит сквозь меня, будто я залпом выпила чашку кофе.

— Так ты умеешь танцевать, — говорю я, пока он умело ведет нас в танце сквозь толпу.

— Чуть-чуть, — усмехается он. Он точно знает, как вести, и я расслабляюсь, позволяя ему, идти туда, куда он хочет, делая попытку смотреть ему в лицо, а не на наши ноги, движущиеся сквозь дым и розы, или на людей, которые, я чувствую, пристально наблюдают за нами.

Я наступаю на его ногу. Дважды. И я еще считала, что умею танцевать.

Я стараюсь не глазеть на него. Но время от времени меня до сих пор поражает видеть его вот так, прямо перед собой. Это напоминает историю, которую рассказывала мне мама, о скульпторе, чья статуя неожиданно ожила. Так я думаю о Кристиане сейчас. Он жив, во плоти, в том понимании, которое кажется невозможным. Словно я создала его из набросков, которые рисовала в дни, когда впервые увидела его в своем видении. Из своей мечты.

Но это не сказка, напоминаю я себе. Я здесь ради своего предназначения. Я должна понять, что сведет нас вместе в том лесу.

— Так ты говорил, что дядя брал тебя с собой в поход? Вы были недалеко от города? — спрашиваю я.

Он выглядит смущенным. — О… Это было в Титоне. Место вдали от проезжих дорог.

— То есть вы добирались туда не на машине?

— Нет, мы шли пешком. — Он по-прежнему не поддерживает выбранную мной тему разговора.

— Я спрашиваю потому, что хочу пойти в поход этим летом. И тоже хочу попробовать пешие прогулки. Спать под звездами. Мы никогда не делали ничего подобного в Калифорнии.

— Тогда вы переехали в правильное место, — отвечает он. — Написаны целые книги о чудесных местах для походов в этой местности.

Я спрашиваю себя, будем ли мы с ним в одном кемпинге, когда начнется лесной пожар.

Мы танцуем под финальные аккорды песни, затем она заканчивается, и мы отступаем друг от друга, немного неловко.

— Знаешь, чего мне захотелось прямо сейчас? — говорю я, чтобы прервать тишину. — Пунш.

Мы идем к столу с закусками и нагружаем пластиковые тарелки оливками, крекерами и сыром Фета. Я не беру много, потому что не уверена, как это отразится на моем дыхании. Мы находим пустой стол и садимся. Я замечаю Анжелу, вращающуюся в танце с высоким светловолосым парнем, которого я пару раз видела в школьном коридоре. Тейлор Какой-то[42], кажется, называла она его имя. Кроваво-красное платье, которое мама сшила для нее, выглядит потрясающе. Она подвела свои золотистые глаза угольно-черным карандашом, линия приподнимается в уголках глаз, делая ее похожей на египтянку. Если этот танец и имеет отношение к мифической любви, тогда она и правда богиня. Но только та, которая принимает кровавые жертвы. Анжела ловит мой взгляд и поднимает палец вверх, а потом продолжает зазывно танцевать вокруг парня, который просто стоит, подпрыгивая под музыку.

— Ты дружишь с Анжелой? — спрашивает Кристиан.

— Ага.

— Она довольно напористая.

— Ты не первый говоришь мне это, — смеюсь я в ответ, потому что он и понятия не имеет на сколько сумасшедше напористой она может быть. Он не слышал ее размышления о возможности Интэнджа читать мысли. — Я думаю, люди пугаются того, насколько она умна. Также как они оказываются под впечатлением от тебя… — я останавливаю саму себя.

— Что? Ты думаешь, люди боятся меня? Почему?

— Потому что ты такой безупречный и популярный, и ты хорош во всем, что пробуешь делать.

— Безупречный, — усмехается он, и ему хватает такта выглядеть смущенным.

— Это довольно скучно, вообще-то.