Мой разум неожиданно закружился со скоростью миллион миль в час, как колесо из «Колеса Фортуны»[41]. А затем остановился.

— Ты хочешь пойти со мной на танцы? — выпалила я.

— Что?

— У меня нет партнера и у тебя тоже нет, так что, может быть, мы можем пойти вместе.

Он уставился на меня. Если мое сердце станет биться еще быстрее, то я просто упаду в обморок. Я стараюсь сохранять спокойствие, выглядеть так, словно все это вполне обычно, ничего особенного не происходит.

— Тебя никто не пригласил? — спрашивает он.

Ну почему все продолжают задавать этот вопрос?

— Нет.

Его глаза чуть светлеют. — Конечно, почему нет? Свидание с Королевой Елизаветой, — улыбается он.

Я ничего не могу поделать с собой и улыбаюсь в ответ. — Очевидно, все состоится в субботу, с семи и до полуночи, — я указываю на баннер. Он поворачивается и смотрит на него.

— Я даже не знаю, куда заехать за тобой, — говорит он. Я быстро протараторила свой адрес и стала объяснять, как туда доехать. Он останавливает меня, смеясь на выдохе. Он трясет головой и поворачивается к шкафчику, чтобы достать ручку. Затем берет мое запястье, и немедленно мое тело отзывается электрическим покалыванием.

— Пришли мне свой адрес на электронную почту, — говорит он. Он отгибает мои пальцы и пишет свой е-мейл прямо зелеными чернилами на моей ладони.

— Хорошо, — говорю я неожиданно тонким и дрожащим голосом. Прядь волос падает на мое лицо, и я снова заправляю ее за ухо.

Он закрывает ручку и перебрасывает рюкзак через плечо. — В семь?

— Хорошо, — снова говорю я. Кажется, он лишил меня дара речи простым прикосновением. Может быть, Анжела права. Может быть, то, что в моем видении мы держались за руки значит, что частью моего предназначения является заполучить этого шикарного парня в свои бойфренды. И это не так уж плохо.

— Что ж, меня взяли на поруки, — говорит он, вырывая меня из фантазий.

Его рот искривляется в полуулыбке, которой он поражает всех девушек. Внезапно он снова похож на себя, ситуация с Кей на мгновение забыта.

— Увидимся в субботу, — говорит он.

— Увидимся.

Когда он уходит, я сжимаю ладонь с написанным на ней е-мейлом в кулак. Это была гениальная идея.

Я иду на танцы с Кристианом Прескоттом.

Мама снова плачет. Я стою перед большим зеркалом в ее спальне за несколько минут до семи часов вечера в ночь танцев, и она плачет, не хнычет или что-нибудь такое, потому что это будет слишком недостойно ее, а по-настоящему плачет, слезы катятся по ее щекам. В одно мгновение она помогает мне продеть две серебристые ленты сквозь мои волосы, нечто в греческом стиле, а в следующее уже сидит на краешке своей кровати и безмолвно плачет.

— Мам… — говорю я безнадежно.

— Я просто так счастлива за тебя, — она сморкается, смущенная.

— Да уж. Счастлива, — я не могу подавить замешательство, вызванное ее поведением. — Свяжи ленты вместе, ладно? Он появится с минуты на минуту.

Она улыбается.

— Серебристый «Аваланш» появился на подъездной дорожке, — кричит Джеффри снизу. Мама встает.

— Ты оставайся здесь, — говорит она, вытирая глаза. — Для парней всегда лучше немного подождать.

Я подхожу к окну и, незамеченная, наблюдаю за тем, как Кристиан подъезжает к дому и паркуется. Он поправляет галстук и пропускает ладони через взъерошенные темные волосы перед тем, как подойти к двери. Я кидаю последний взгляд на свое отражение в зеркале. Тема «Мифическая любовь» должна навевать мысли о мифических богах и богинях. О Геркулесе, например, так что мое платье в греческом стиле подойдет идеально. Мои волосы волнами спадают вдоль спины, так что мне не пришлось бороться с ними, чтобы собрать их в какую-нибудь прическу. Скоро мне придется снова покрасить их. Уже становятся видны корни золотистого цвета.

— А вот и она, — произносит мама, когда я появляюсь на вершине лестницы. Она и Кристиан смотрят прямо на меня. Я улыбаюсь и осторожно спускаюсь вниз по ступенькам.

— Вау, — произносит Кристиан, когда я останавливаюсь перед ним. Его взгляд скользит по мне от головы до пят. — Красиво.

Я не уверена, говорит ли он о платье или обо мне. Но в любом случае, я польщена.

На нем надет блестящий черный смокинг с серебристым воротником и галстуком, белая рубашка с запонками и все, что нужно. Он выглядит буквально аппетитно. Даже мама не может оторвать от него глаз.

— Ты здорово выглядишь, — говорю я.

— Кристиан сказал мне, что живет неподалеку, — говорит мама, ее глаза сияют, ни следа прежних слез. — В трех милях к востоку отсюда, кажется так?

— Точно, — говорит он, все еще глядя на меня.

— У тебя есть братья или сестры? — спрашивает она.

— Нет, только я один.

— Нам нужно ехать, — говорю я, потому что чувствую, что мама пытается выяснить, что в конечном счете значит мое видение, и я боюсь, что это испугает его.

— Вы вместе смотритесь просто потрясающе, — говорит мама. — Могу я вас сфотографировать?

— Конечно, — отвечает Кристиан.

Мама убегает в кабинет за камерой. Мы с Кристианом ждем ее в полной тишине. Он пахнет потрясающе, поразительной смесью мыла, парфюма и чего-то, присущего только ему. Феромоны, предполагаю я, но на самом деле, все это больше похоже на химию между нами.

Я улыбаюсь ему. — Спасибо за терпение. Ты знаешь, какими могут быть мамы.

Он не отвечает, и я спрашиваю себя, будет ли у нас шанс сделать шаг вперед в наших отношениях сегодня. Затем мама возвращается, и заставляет нас встать напротив двери, пока она фотографирует. Кристиан приобнимает меня, его ладонь слегка касается середины моей спины. Дрожь пронзает мое тело. Есть что-то, что происходит между нами, когда мы прикасаемся друг к другу, что я не могу объяснить, но что делает меня слабее и сильнее в одно и то же время, заставляя кровь нестись по сосудам, а воздух перемещаться из моих легких и обратно. Словно мое тело узнает его. Я не знаю, что это значит, но кажется, мне это нравится.

— О, я забыла, — говорю я после вспышки фотокамеры. — У меня есть бутоньерка.

Я устремляюсь на кухню, чтобы вытащить ее из холодильника. — Вот, — говорю я, возвращаясь назад. Я делаю шаг к Кристиану, чтобы прикрепить бутоньерку, единственную белую розу и немного зелени, к его лацкану, и тут же прокалываю свой палец булавкой.

— Ох, — произносит он, вздрагивая, словно иголка пронзила его палец, а не мой. Я поднимаю палец вверх, и на нем выступает единственная капелька крови.