Грубые слова все равно звучали музыкально – типично для парамейского.

– Говоришь на парамейском? – спросил я Несрин.

Она покачала головой.

Человек схватился за саблю и снова закричал, жестом приказывая нам уходить. Я изо всех сил старался разглядеть, что происходит за его спиной. Похоже, наверху было гораздо спокойнее.

Из-за плеча охранника выглянуло знакомое лицо в блестящем кремовом тюрбане. Сверху торчало оранжевое перо, а в центре красовалось изображение симурга – символа Селуков из Аланьи. Это был аланийский наследный принц, которого я видел на встрече с Эброй и мальчишкой-шахом.

Он оглядел меня, затем что-то прошептал охраннику. Тот отступил в сторону, пропуская нас с Несрин.

Здесь, наверху, струны ситара, на котором играл тот самый музыкант с пира, звучали сладко и чисто. Двое мужчин расположились на широком бирюзовом диване, занимавшем всю стену. Полуобнаженные девушки танцевали вокруг под медленную мелодию ситара. Одна, со светлыми волосами и светлой кожей, похожая на уроженку моей родной Рутении, облизнула губы, глядя на меня.

– Садитесь!

Аланийский принц плюхнулся между шестью девушками. Я задался вопросом, как бы здесь пахло, если бы не курящиеся по углам благовония с запахом корицы. Таки говорил, что аромат корицы усиливает похоть.

Мы с Несрин сели на краешек бирюзового дивана.

– Я тебя помню, – сказал принц. – Ты был на обеде, и не в лучшем настроении. Однако ты привлек внимание матери шаха, а каждый, кто смог поразить ее, должен быть львом в человеческом обличье. Тебя не смущают мои спутницы?

Принц отдал какие-то приказы на парамейском, и стражники вывели девушек из комнаты. Один из двоих мужчин последовал за ними, и нас осталось четверо.

– Простите, что не представился, – продолжил принц. – Дурная привычка нашей семьи. Мое имя Кьярс, наследный принц Аланьи.

Второй мужчина сидел на дальнем конце бирюзового дивана. У него были короткие светлые волосы, едва пробивающаяся борода и светлая кожа. Яблочный аромат его кальяна мешался с запахом корицы.

Я назвал наследному принцу Кьярсу наши имена, но они его, похоже, не заинтересовали. Мне редко встречались высокопоставленные люди, ничего не слышавшие обо мне. Возможно, рассказы о моих свершениях не распространялись за пределы Сирма.

– Так скажи мне, Кева, чем же ты поразил мать шаха? Ты знаешь, что она прогнала наместника, чтобы сесть рядом с тобой?

– Давным-давно я убил кое-каких людей.

Гортанный смех принца перешел в «хм-м-м» и закончился хихиканьем.

– Женщины любят воинов. Меня это страшно задевает. Я много лет не точил свою саблю. Аланья стала слишком мирной, с тех пор как ваши шахи перестали к нам вторгаться. Кашанцы и химьяры иногда устраивают небольшие беспорядки, но мы посылаем им несколько слонов, и они успокаиваются.

Взгляд принца все время возвращался к Несрин. Он широко улыбнулся ей.

– А ты дикая штучка. Мне нравятся косы.

Лицо Несрин порозовело.

– Ох, я забыл представить своего друга! Это… – Принц жестом указал на другой конец кушетки, где тот, второй, мужчина только что курил яблочный кальян, но его там не оказалось. Когда он ушел? Принц потянулся и взял мундштук кальяна.

– Жаль, если пропадет полная чаша.

Принц затянулся. Забулькала вода, и он выдохнул яблочный аромат.

Несрин ткнула меня локтем в бок и прошептала:

– Спроси про Сади.

– Принц, – сказал я, – встречался ли ты с принцессами?

Его глаза блеснули, будто я задал его любимый вопрос.

– О, они все такие… такие элегантные и… Не хотелось бы выглядеть грубым. Если бы я был чуть сильнее пьян, нашел бы слова поцветистее. Кстати, о пьянстве!

Принц щелкнул пальцами, и девушка с обнаженной грудью принесла кубки с вином цвета солнца. Оно пузырилось и источало свежий фруктовый аромат, напоминавший о лете в Томборе. Мы дружно подняли тост.

– И кто из них самая лучшая?

Я цедил вино, наслаждаясь пузырьками и нотками персика.

Несрин сделала несколько глотков, пока принц обдумывал мой вопрос. Он допил вино быстрее, чем я полагал возможным. Затем что-то пробормотал себе под нос и покивал, словно споря с голосами в голове.

– Ну, наверное, эта… – наконец сказал он. – Эта… У нее рыжие волосы, как у горянок. Но она была такая грустная. Мне захотелось осчастливить ее.

– Ее имя Сади, – сказала Несрин. – И, если хочешь осчастливить ее, помоги ей.

Принц поник.

– Я бы очень хотел. Я хотел бы забрать их всех во дворец в Кандбаджаре и сделать счастливыми. Но, увы, Эбра этого не допустит.

– Что он с ними сделает? – подалась вперед Несрин.

– Он просто держит их подальше от неприятностей. – Отрыжка принца тоже пахла яблоком. – Чтобы они могли сменить шелка на монашеские платья и преклоняться перед Лат, пока их волосы седеют, задницы обвисают и…

– Что это значит? – перебила Несрин.

Наследный принц Кьярс снял тюрбан, и волосы цвета воронова крыла упали до середины шеи.

– Эбра такой… такой черствый, серьезный человек. Да все вы, сирмяне, унылые и скучные. Даже вашему языку не хватает красок. В парамейском имеется четырнадцать слов для любви, по одному на каждую волнующую стадию. Видишь ли, в Аланье мы перестали посылать… – Внезапно он насторожился и сел прямо. – Погоди, ты пытаешься выудить у меня информацию. Я еще не так сильно пьян. Что вам нужно? – Он щелкнул пальцами и крикнул: – Кичак!

Вошел темноволосый суровый человек в бронзовых с золотом доспехах, держа руку на рукояти сабли. За ним появились и другие, тоже вооруженные.

– Приятно было повидаться с вами, – сказал я наследному принцу, – но нам пора идти.

Кичак преградил нам путь, когда мы с Несрин попытались выскользнуть на лестницу.

– Вы не можете так просто уйти, – сказал принц.

– Что нам с ними делать?

Кичак медленно вытащил саблю из ножен.

Наследный принц Кьярс бросил мне золотую монету. Я поймал ее, когда она отскочила от моей груди. На монете сверкал тот же величественный симург, что и на тюрбане принца, – с распростертыми крыльями и лапами, как будто он был готов унести человека в дальние края.

– Если подерешься в доме наслаждений, лишишься удачи на год, – сказал он, – так же, как если уйдешь, не попробовав его удовольствий. Возьми рутенку с шелковистым языком. – Он подмигнул. – Я издалека вижу, кто давно не предавался любви.

Мы вышли из дома наслаждений обратно на резкий, сырой ветер. В переулке к нам подошел человек, куривший яблочный кальян. Я не мог определить, откуда он родом, разве что точно с Запада. На нем были полосатый черно-красный плащ и черный шарф. Не дорогой и не дешевый, но достаточно теплый для такой погоды. Его светлая борода была едва заметна.

– Принцессу вышлют, – сказал он.

– Вышлют? – ахнула Несрин. – Куда?