Она тоже заколебалась, бросила взгляд на часы и рассеяннооглянулась по сторонам, нет ли поблизости кого-нибудь из знакомых.

– Вообще-то мне бы надо домой…

Ей хотелось быть рядом с Джоном Генри ровно в шесть, когдаему вносят поднос с ужином.

– Ну что ж, как хочешь.

Но его глаза были так нежны, а он сам – так мил, и они такдавно не оставались друг с другом наедине. Казалось, что Аманда всегда стояламежду ними. И когда вечерами она уходила к себе наверх, у них оставалось совсемнемного времени, чтобы побыть вдвоем.

И тогда она улыбнулась и кивнула:

– С удовольствием.

– У нас есть время, чтобы немного покататься?

Она снова кивнула, чувствуя себя озорной и капризнойдевчонкой, а он резко тронул машину с места и вклинился в плотный поток машин,ехавших по Лонбард-стрит по направлению к покрытому зеленью, пустынномукварталу Пресидио, и спустился вниз, к самой воде. Они остановились неподалекуот маленькой крепости возле моста «Золотые ворота». Над их головами по мостунеслись машины в округ Марин, по воде скользили яхты, паром, несколько катеров.Свежий ветерок взъерошил волосы Рафаэллы, как только она сняла соломеннуюшляпку.

– Хочешь выйти? – Он поцеловал ее, она кивнула, иони вышли из машины.

Двое темноволосых, высоких, привлекательных людей стоялирука об руку, глядя на залив. На мгновение Рафаэлла почувствовала себя совсеммолоденькой, стоя рядом с ним и думая о месяцах, которые они прожили вместе.Они стали совсем родными, провели вместе множество ночей – шепчась, болтая,сидя у камина, занимаясь любовью, выбегая на кухню посреди ночи, чтобы сделатьомлет, бутерброд или молочный коктейль. У них было за плечами так много всего,и в то же время – так мало… так много планов, так мало времени… и огромныенадежды на будущее. Они стояли рядом, а перед ними проплывали яхты, освещенныезаходящим солнцем, и Рафаэлла повернулась к Александру, стараясь представить,сколько времени еще предстоит им оставаться вместе. Несколько минут, час илинесколько часов перед заходом солнца – украденные мгновения, не более того.Даже ребенка они как будто взяли напрокат – еще год-другой, и девочка заживетсвоей жизнью. Аманда уже начинала подумывать, в какой колледж поступать, аРафаэлла с Алексом уже предчувствовали грядущую разлуку.

– О чем ты думаешь, Рафаэлла? – спросил он,заботливо откинув с ее лица прядь волос.

– Об Аманде, – ответила она и поцеловала руку,оказавшуюся так близко от ее губ.

– Жаль, что она нам не принадлежит.

– Мне тоже.

Ему хотелось сказать, что когда-нибудь, через несколько лет,у них еще будут свои собственные дети. Но не сказал, зная, как она переживаетоттого, что не имеет детей. Это была запретная тема. Она чувствовала себявиноватой, считая, что мешает ему жениться на ком-нибудь другом и иметь своихдетей.

– Надеюсь, она хорошо отдохнет этим летом.

Они не спеша двинулись вдоль шоссе, их чуть было не окатилас ног до головы поливальная машина, но почему-то остановилась прямо перед ними.

Алекс повернулся к Рафаэлле:

– Надеюсь, что и ты тоже.

Они не говорили об этом, но через шесть недель она уезжала вИспанию.

– Хотелось бы. – Она взяла его за руку. – Мнебудет ужасно тебя не хватать, Алекс.

– Мне тебя тоже. Боже мой…

Он прижал ее к себе и подумал: «Я не мыслю своей жизни безтебя». Он так привык видеть ее каждый вечер, что просто не мог представить, чтоее не будет рядом.

– Я вернусь недели через три.

– Это будет для меня вечностью, особенно если и Амандатоже уедет.

– Займись чем-нибудь для разнообразия.

Он мягко улыбнулся, и они застыли, сплетя объятия. По водескользили лодки. Алекс и Рафаэлла побродили еще около получаса и с неохотойнаправились к машине. Они чудесно провели время, и, когда он остановил машину вдвух кварталах от ее дома, она нежно коснулась пальцами его губ и послала емувоздушный поцелуй.

Рафаэлла посмотрела, как машина исчезла в направленииВальехо, и два квартала, отделявшие ее от дома, шла, улыбаясь своим мыслям.Просто удивительно, как сильно изменилась ее жизнь после знакомства с Алексом,хотя стороннему глазу эта перемена могла бы показаться незначительной Она былалюбовницей молодого, очаровательного юриста, «приемной дочерью», как говорилаШарлотта, писательницы, перед которой преклонялась; она стала приемной матерьююной девушки; и она чувствовала себя так, будто была хозяйкой домика на Вальехос маленьким милым садиком и кухонькой, заставленной глиняными горшками. Но в тоже время она все еще оставалась миссис Джон Генри Филипс, женой преуспевающегофинансиста, дочерью французского банкира Антуана де Морнэ-Малля. Онасобиралась, как обычно, навестить свою мать в Санта-Эухении.

Вообще она продолжала делать все, как было заведено раньше.И все-таки жизнь ее стала неизмеримо богаче, насыщеннее, стала более радостной.Она снова улыбнулась самой себе, заворачивая за угол своего дома. «То, что яобрела в этой жизни, не приносит вреда Джону Генри», – твердо заверила онасебя и вставила ключ в замок. Ведь она по-прежнему проводила с ним утренниечасы, присматривала за сиделками, следила, чтобы еда соответствовала его вкусами привычкам, и читала ему вслух не меньше часа в день. Разница была лишь в том,что теперь она успевала сделать за день еще кучу дел.

После утренней беседы с Джоном Генри она теперь несколькочасов работала над детской книгой, которую собиралась вынести на суд ребятишекв Испании. Каждый день в четыре часа дня, когда Джон Генри предавалсяпослеполуденному сну, она неторопливо отправлялась вниз по Вальехо. Почтивсегда она оказывалась дома раньше Аманды, так что девочку встречали с любовьюи ей не приходилось скучать в пустом доме. Очень часто Алекс возвращалсянезадолго перед тем, как Рафаэлле надо было уходить. Они приветствовали другдруга почти супружеским поцелуем, если не брать во внимание то, что Рафаэллеследовало возвращаться к Джону Генри. Если тот был в настроении, они болталичас или два, она рассказывала ему последние сплетни или поворачивала его креслок окну, чтобы он мог видеть яхты в заливе. Они ужинали вместе, Джон Генриоставался в постели, куда ему приносили поднос с едой. И вот однажды,убедившись, что он удобно устроился и сиделка на посту, а в доме все тихо испокойно, она посидела в своей комнате минут тридцать и вышла из дома.

Она была почти уверена, что у слуг были свои подозренияотносительно ее ночных отлучек. Однако никто не давал понять, что замечает ееотсутствие, и никто уже не обращал внимания на стук входной двери в четыре часаутра. Рафаэлла открыла для себя жизнь, которую, в сущности, хотела бы вести.После восьми лет невыносимого одиночества и боли она открыла мир, в которомникто не страдал, не мучился и не причинял ей боль. Джон Генри никогда ничегоне узнает об Алексе, а между ними возникло нечто, что было необыкновенно важнодля обоих. Единственное, что ее беспокоило, так это слова Кэ о том, что оналишает Алекса возможности связать свою жизнь с кем-то, кто может дать емугораздо больше. Но он уверял, что получил то, что хотел, а Рафаэлла знала, чтолюбит его слишком сильно, чтобы отказаться от него.