Он твердым шагом вошел в кабинет, Рафаэлла – за ним. Этобыла комната с высокими потолками, отделанная деревом, стены сплошь уставленыкнижными полками, а письменный стол достоин кабинета президента или короля. Этобыл отличный образец мебели времен Людовика XV, драпированный гобеленами, исмотрелся он впечатляюще.

Отец выдвинул стул из-за стола.

– Alors… – Он посмотрел на нее и указал на креслонапротив. Пока они еще не произнесли ни одного теплого слова, они едваобнялись. И хотя отец никогда не отличался особой сердечностью, он все же былболее строг и сдержан, чем обычно.

– В чем дело, папа?

Она немного устала после долгого переезда, а сейчас побелелакак полотно, ожидая объяснений.

– В чем дело? – Он сдвинул брови и смотрел на неепочти свирепо.

– Будем в игрушки играть?

– Но, папа, я ничего не понимаю.

– В таком случае, – он бросал в дочь слова, словнокамни, – ты совсем потеряла совесть. Или наивно полагаешь, что, живя надругом континенте, я остаюсь в неведении относительно твоих похождений. –Он подождал, пока она поймет его слова, а у Рафаэллы забилось сердце.

– Теперь ты понимаешь, о чем я говорю? – Онпонизил голос и многозначительно посмотрел на нее, но она покачала головой.

– Нет?! Что ж, мне придется быть с тобой более честным,чем ты со мной и со своим несчастным мужем, прикованным к постели.

В его голосе звучали упрек и осуждение.

Вдруг, как ребенка, уличенного в непростительном проступке,ее охватил стыд. Ее бледные щеки залил румянец, и Антуан де Морнэ-Малль кивнул:

– Вижу, что ты наконец поняла меня.

– Нет, папа, – твердо сказала она.

– Значит, ты просто лгунья и потаскушка. – Егослова прозвучали, словно удары колокола, и он начал не спеша, будто обращалсяне к единственной дочери, а к парламенту, говорить: – Несколько недель назад яполучил письмо. Его написала мадам Кэ Вилард, член американскогоконгресса. – Он взглянул Рафаэлле в глаза, и у нее упало сердце.

Рафаэлла ждала затаив дыхание.

– Должен признаться, что мне было больно читать этописьмо. Больно по многим причинам. Но больше всего потому, что я узнал о роднойдочери такие вещи, которые никому другому не пожелал бы узнать о своем ребенке.Стоит ли мне продолжать?

Рафаэлла хотела сказать «нет», но у нее не хватило сил.

– Эта женщина не только сообщила мне о том, что ты,Рафаэлла, обманываешь своего мужа. Человека, смею напомнить, от которого сдетства ты не видела ничего, кроме добра. Человека, который доверяет тебе,любит тебя, нуждается в твоей помощи каждую минуту, нуждается в твоей заботе,которая дает ему жизнь. И если ты лишишь его всего этого, то убьешь его, и яуверен, что ты прекрасно это осознаешь. Но ты не только готова разбить жизньчеловека, который любит тебя и является моим старшим товарищем и лучшим другом.Ты разбиваешь судьбы других людей – женатого мужчины, которого ты разлучила сженой, и ребенка, к которому он сильно привязан. Я также узнал от мадам Вилард,что после серьезной катастрофы, когда девочка приехала выздоравливать к этомучеловеку, ты запретила матери навещать дочь. Вдобавок ко всему, если этотскандал откроется, он может отразиться на политической карьере мадам Вилард.Она призналась мне, что будет вынуждена подать в отставку, если ты и ее брат неостановитесь. Иначе ни она, ни ее престарелая мать, ни дочь не вынесут такогопозора. Я уж не говорю о том, как все это может дискредитировать меня и Малль-банк,и не беру во внимание, как оценят твое поведение в Испании. Особенно если всеэто попадет в газеты.

Рафаэлла чувствовала себя разбойником на кресте, и бремяслучившегося – обвинений, подлого поступка Кэ, беспощадных слов – было для нееслишком тяжело. Как объяснить ему все, что с ней произошло? С чего начать? Срассказа о том, что Кэ – нечистоплотная политиканка, которая ни перед чем неостановится, чтобы добиться удачных выборов? Что они не «крали» Аманду, апросто любят ее всем сердцем? С того, что Алекс уже не был женат на Рэчел,когда они встретились, и что он не хотел ее возвращения? И что она, Рафаэлла,все так же заботится о Джоне Генри, но сердце ее принадлежит теперь Алексу? Номолчание отца было неумолимым, когда он смотрел на нее, и в глазах его былолишь осуждение и злость. Она почувствовала, что бессильна перед ним, и по еещекам покатились слезы.

– Я должен добавить, – продолжал он, – что нев моих привычках доверяться словам незнакомых людей. Хоть это доставило мненекоторые неудобства и влетело в изрядную сумму, я проверил информацию,полученную от этой женщины, и выяснил твой расорядок дня за последние десятьдней. Каждую ночь ты являлась домой не раньше пяти утра. Если тебя не волнуетсудьба людей, которые тебя окружают, то ты могла бы подумать хотя бы о своейсобственной репутации! Твои слуги, наверное, считают тебя потаскухой… шлюхой!Какая грязь!

Он уже просто кричал на нее, расхаживая по комнате из угла вугол. Рафаэлла же так и не произнесла ни единого слова в ответ.

– Как ты могла это сделать? Как могла поступить такнизко, мерзко, нечистоплотно!

Он резко повернулся к ней, и она молча покачала головой,закрыв лицо руками. Через минуту она достала из сумочки носовой платок,высморкалась и взглянула на отца.

– Папа, эта женщина ненавидит меня… все, что онаговорит…

– …Все это правда. Человек, которого я нанял,подтвердил это.

– Нет. – Она решительно замотала головой иподнялась. – Верно только то, что я люблю ее брата. Но он не женат, онразвелся еще до нашего знакомства.

Антуан резко прервал ее:

– Ты еще не забыла, что ты – католичка? И к тому же –замужняя женщина? Или ты и об этом забыла? Да будь он хоть священник илиафриканец – мне наплевать! Суть в том, что ты замужем за Джоном Генри и невольна выбирать в любовники кого тебе вздумается. После того что ты натворила,я никогда не смогу взглянуть ему прямо в глаза. Я не смогу этого сделать,потому что моя дочь – шлюха!

– Я не шлюха! – крикнула она, и в ее горле застрялкомок. – А ты не отдавал ему меня, как какую-то вещь. Я вышла за него…потому что хотела этого… Я любила его… – Она не могла продолжать.

– Я не желаю слышать этой чепухи, Рафаэлла. Я хочууслышать только одно. Что ты расстанешься с этим человеком. – Он сердитопосмотрел на нее и медленно приблизился. – И пока ты твердо мне этого непообещаешь, ноги твоей в моем доме не будет. Собственно, – он взглянул начасы, – самолет в Мадрид вылетает через два часа. Поезжай туда и обо всемхорошенько подумай, а я приеду с тобой повидаться через несколько дней. Я хочубыть уверен, что ты напишешь ему письмо, в котором сообщишь, что между вами всекончено. А чтобы душа моя была абсолютно спокойна, я установлю за тобойнаблюдение на неопределенный срок.