— Анж! — произнес Жан с изумлением.

— Ваш отец меня впустил. Сказал, что к вам нужно подняться на второй этаж…

Он держал в руках картуз и машинально его теребил. Правый башмак мальчика просил каши.

— А что случилось? Твой младший братик заболел?

Рыжеволосый парнишка покачал головой, но ничего не сказал.

— Но у тебя ко мне какая-то просьба?

Крепко вцепившись в картуз, Анж с трудом преодолел смущение и одним духом выговорил:

— А что нужно делать, чтобы стать доктором?

Жан взглянул на него, не веря своим ушам, потом звучно расхохотался. Этот смех заполнил всю лестничную клетку, отражаясь от стен и перекатываясь эхом с этажа на этаж. Мальчик задал вопрос с таким невероятно серьезным видом… Но, испугавшись, как бы тот не обиделся, Жан замолчал.

— Входи, — сказал он, слегка сжав плечо Анжа и, впустив его в прихожую, затворил дверь.

Затем провел его в библиотеку. Анж внимательно обвел глазами ряды медицинских томов на книжных полках.

— Садись.

— Сюда?

Жан кивнул и усадил мальчика в потертое кожаное кресло. Руки Анжа стали похожими на крылья, оказавшись на слишком высоких для него подлокотниках. Почувствовав себя неудобно, он положил руки на колени. Жана немного забавляло то, как ребенок изучает обстановку, разглядывая мебель, книги и другие предметы. Появление Анжа пришлось как нельзя более кстати, чтобы отвлечь от его мрачных мыслей.

— Ты ходишь в школу? — спросил Жан. Слегка озадаченный столь непомерными для детского возраста амбициями, он толком не знал, с чего начать разговор. Анж слегка поморщился:

— Да я и без того умею читать и писать! Но все равно я туда иногда хожу. Хотя меня часто просят… поработать.

— Поработать?

Парнишка покраснел. Жан ничего не понимал. Анж судорожно смял в пальцах картуз, потом, все-таки преодолев нерешительность, ответил:

— Иногда меня просят вынести какой-то ценный предмет из дома или квартиры. Мне в точности описывают его и говорят, где он лежит… Меня еще ни разу не сцапали! — добавил он с гордостью, заставившей Жана снова улыбнуться.

Значит, воришка… Жан никогда бы не подумал, что этот ребенок причастен к такого рода деятельности, и тем не менее ни на минуту не усомнился в его словах. Итак, старшая сестра — проститутка, уже умершая, не дожив до совершеннолетия, а сам Анж, ступивший на скользкий путь воровства, кажется, хочет с него свернуть, чтобы впоследствии стать медиком. Задача почти непосильная… Хотя кто знает? Жан вспомнил Жерара, который стал психиатром, хотя родился в семье пастуха.

— Но с чего тебе пришла в голову идея стать врачом?

Мальчик пожал плечами:

— Ну вы же сами знаете, чем кончила Полетта…

Полетта, вот как. Чем больше Жан думал обо всей этой истории, тем сильнее она не давала ему покоя. Что он мог возразить Анжу?.. Если преждевременная и жестокая смерть — единственное будущее, которое в данный момент видит для себя этот ребенок, а получение докторской степени — единственный способ ее избежать?.. Но упоминание о сестре неожиданно вызвало у Жана и другую мысль.

— Твоя сестра случайно не рассказывала тебе о знакомом художнике или фотографе, незадолго до того как исчезла?

Анж удивленно округлил глаза, потом покачал головой.

— Попытайся вспомнить, — настаивал Жан. — Может быть, она говорила о художнике, который приглашал ее позировать к себе в студию?

Но Анж снова отрицательно покачал головой и в свою очередь спросил:

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Да так… Извини, я тебя перебил. Ты говорил, что не хочешь больше воровать?.. Ну что ж, очень хорошо, — добавил он, искренне растроганный, увидев, что мальчик молча кивнул.

— Я хочу лечить людей, как вы.

Жан положил руку ему на плечо.

— Я знаю, что надоел вам своими просьбами… я ведь уже просил вас помочь найти мою сестру… но мне больше некого попросить. Я просто хочу знать, что нужно делать. И больше я никогда вас ни о чем не попрошу.

Жан сел. Мальчик не отрываясь смотрел на него тем особым взглядом, что полон надежд и в то же время лишен иллюзий. Он сказал все без утайки: ему действительно не на кого рассчитывать, чтобы получить медицинскую или любую другую профессию. «Медицина!..» — мысленно вздохнул Жан, невольно взволнованный поступком ребенка и той решительностью, которую в нем ощущал. Как сумел этот уличный сорванец с первого взгляда инстинктивно распознать в незнакомом человеке того, кто сможет ему помочь? Из-за помощи Жана его матери и сочувственного отношения к его новорожденному брату? Да и потом, какая там помощь… Он ведь даже не попытался отыскать его сестру…

Сумеет ли он помочь на этот раз, раз уж не сумел в прошлый? Жан не мог и не хотел ничего обещать наверняка. Но у него были знакомые в медицинских учреждениях, куда принимали на работу и подростков. Он видел, что Анж настроен серьезно. Позаботившись о нем, Жан смог бы компенсировать свою былую небрежность.

— Посмотрим, что можно будет сделать.

Лицо мальчика осталось неподвижным, но Жан различил в его глазах глубокую признательность.

Когда шаги Анжа по истертым ступенькам лестницы стихли окончательно, а затем хлопнула наружная входная дверь, вызвав эхо на лестничной клетке, Жан почувствовал, как у него сжимается сердце. Большие надежды… непомерно большие надежды…

В этот час он еще не знал об исчезновении Сибиллы.

В конце концов Жан задремал прямо в кресле, и «Фотообзор парижских клиник», который он перед этим просматривал, соскользнул с его коленей на пол, открытый на развороте с фотоиллюстрациями сифилиса. На фотографии слева был изображен мужчина лет тридцати пяти, как сообщала подпись, художник-декоратор, лицо которого было обезображено валикообразным утолщением бордового цвета (хотя снимок был черно-белым, Жан знал, как это выглядит в действительности), полностью закрывавшим пространство от верхней губы до кончика подбородка. На правой фотографии была женщина, горничная тридцати трех лет, лицо которой было в сифилитических язвах, покрытых красновато-лиловыми корками, напоминающими по цвету кардинальский пурпур. Кое-где на них был заметен белый налет шелушения.

Эти фотографии были последним, что он увидел, перед тем как закрыть глаза. И во сне они продолжали преследовать его: мужчина с огромным уродливым наростом посреди лица и женщина, словно собирающаяся на бал оживших мертвецов… И вдруг под этой жуткой маской он различил черты лица Сибиллы… или Обскуры — для него эти два лица сливались в одно.

Сероватый рассвет, просачиваясь в комнату, постепенно освобождал из-под покрова тьмы книги, мебель и остальные предметы. Видя, как их очертания становятся все более отчетливыми, Жан словно открывал их для себя заново. Например, вот этот небольшой этюд Анри Реньо к картине «Казнь без суда во времена мавританского владычества в Гренаде», который отец в свое время получил от автора в обмен на краски и холсты, а потом передал сыну, когда тот поселился в его доме вместе с Сибиллой. «Нет, это что-то!» — часто повторял он, указывая на надменного вида мавра, вытирающего лезвие своей кривой сабли над обезглавленным телом казненного, голова которого уже скатилась по ступенькам вниз.