Я ездил по гостям и сам устраивал вечера, получал приглашения на чай и игру в карты, приглашал в ответ. О том, что было со мной в те странные два месяца, я никому не сказал и все же стал модным гостем – возможно, потому, что больше не стремился всем понравиться.

Свою удивительную историю я хранил только в своем сердце и на этих страницах, над которыми продолжал работать по утрам в своем кабинете (ранее известном как кабинет моего отца). Вот забавно, в разгар приключений я все отдал бы, чтобы с ними покончить и жить нормальной жизнью, а теперь в мечтах только и делал, что возвращался в Ирландию.

Кстати, особняк виновника моих несчастий и приключений, Гарольда Ньютауна, был выставлен на продажу, но купить его никто не рвался – по Лондону прошел слух, пущенный неизвестно кем (ха-ха), что это место не приносит счастья владельцам. Так дом графа и стоял наглухо запертый, его царственное великолепие поблекло. За лето сад зарос, кусты и плющ льнули к стенам со всех сторон, и я надеялся, что зло, которое так долго наполняло этот дом, постепенно исчезнет без следа.

В июле отгремело празднование моего восемнадцатого дня рождения (рад сообщить, что на него пришло множество новых друзей), я вступил во владение наследством и в тот же день уволил управляющего («прощайте, мистер Смит, честное слово, вы были мне как отец»). Нового я нанимать не стал и погрузился в изучение счетов, налоговых ведомостей и секретов управления имуществом, чтобы лучше справляться со своими графскими обязанностями.

Слуг я нанимал, конечно, из ирландцев – их говор будил в моей душе тепло, которое могло вызвать мало что другое. Я хорошо к ним относился, а они в ответ были добры и старательны, и скоро дом засиял, как новенький, – так замечательно он не выглядел даже при моих родителях. Перемене дивились все, кто годами проезжал мимо нашего заросшего сада (теперь чудесного), так что в высшем свете я прослыл мастером поиска идеальных слуг. Мне чудилось, что репутация эта разом и лестная («Нам бы так!») и снисходительная («Негоже графу самому выбирать слуг, на что тогда управляющий?»).

Однажды на балу хозяин дома спросил меня:

– Как вам удается справляться со слугами? Ведь это истинный бич нашего времени – ленивые, вороватые. Умоляю, раскройте секрет, и я передам его своему управляющему.

Я был уже немного пьян, поэтому не успел выставить между правдой и приличным ответом спасительную баррикаду легкой и забавной лжи.

– Просто я вижу в них обычных людей, – честно ответил я. – Лжеца и лентяя сразу видно, будь он хоть граф. Так что я просто смотрю на человека и думаю: мог бы он стать мне другом?

– Как это радикально. Слуги ведь совсем из другого теста, к ним нельзя подходить с той же меркой, что к нам.

Я хохотнул и щедро глотнул шампанского, представляя, что на это ответил бы мой брат.

– Все мы одинаковые, – пробормотал я и взял с подноса еще бокал. – У нас в жилах одинаково красная кровь. Эта жидкость – истинное чудо, которое отмерено природой каждому на равных.

Хозяин что-то пробормотал и отошел, и я больше не получал приглашений в его дом. Меня это не очень-то заботило: после всего пережитого что мне недовольство какого-то графа?

Зато я часто думал о Бене. Чем он занят и где его искать? Не случилось ли с ним чего? Я выписывал все лондонские газеты и изучал каждую, искал любой намек на деятельность брата, – вдруг он тоже вернулся в город! – но Бен как сквозь землю провалился.

Так прошло лето и началась осень. А потом наконец кое-что произошло.

Когда принесли утренний выпуск «Таймс», у меня чуть не выпала из руки чайная чашка. Я вцепился в газету, снова и снова перечитывая заголовок передовицы: «Демонстрация поразительного опыта профессора Фарадея: прирученная сила электричества! Вход бесплатный, освободите вечер следующей пятницы!»

Статью я прочел с отчаянно колотящимся сердцем. Майкл Фарадей, великий человек и бывший наставник моего брата, собирался устроить в Народном зале Королевского института демонстрацию какого-то опыта. Отрадно, что славный добряк Фарадей не изменил мечте поставить электричество на службу людям. Конечно, я обрадовался его успехам, но главное заключалось не в этом. Если Бен читает британские газеты, то вдруг он тоже увидит новость и…

В следующую пятницу я был там. Приоделся, вышел заранее, заплатил за одно из лучших мест (даже на бесплатных мероприятиях найдутся любители занять стул в первых рядах, а потом продать свое место). Народу набилось как в бочке сельдей – все сословия собрались, будто имя Фарадея стирало границы между аристократами и простым людом. В зале было душно, тесно, все шептались, некоторые ухитрялись даже есть и выпивать. Каллахан – его я тоже частенько вспоминал – обязательно сказал бы, что следовало брать деньги за вход. С каждого по пенсу – набралось бы немало фунтов!

Я озирался, вглядывался в лица – для того и выбрал первый ряд, – но Бена не было. Под аплодисменты на сцену вышел Майкл Фарадей. Я был сердечно рад видеть ученого, но пропустил его речь мимо ушей, поскольку продолжал изучать публику, которая все прибывала и прибывала. Фарадей говорил что-то об устройстве, которое скромно назвал клеткой Фарадея.

– …Заземление – это удивительное явление, господа! – вещал он, а я думал только: «Бен, ну где же ты?» – Внешнее электрическое поле не может попасть внутрь заземленной металлической клетки, поэтому…

Минут двадцать спустя лекция закончилась, и Фарадей приступил к демонстрации. Заскучавшая было публика оживилась. Фарадей и правда вошел в какую-то клетку, рядом с которой громоздилось сложное устройство из металлических трубок и проводов. Потом громко объявил, что его помощник сейчас пустит ток и ударит электричеством в клетку, и замер в красивой позе, раскинув руки. Помощник начал крутить ручку знакомого мне генератора, и я даже о Бене позабыл. Что Фарадей делает? Ему жить надоело? Граф Ньютаун от удара электричеством на месте умер! В воздухе запахло грозой, в огромном генераторе что-то затрещало, и я вскочил. Наука сейчас потеряет великое светило!

Фарадей заметил в первом ряду взволнованного поклонника, присмотрелся – и вдруг широко улыбнулся. Мы виделись всего дважды, и оба раза я был абсолютно мертв, хоть и мог передвигаться и разговаривать, а теперь выглядел обычным юношей. Но Майкл Фарадей меня узнал – его добродушное лицо расплылось в улыбке. В этой улыбке было такое восхищение чудом жизни и ее тайнами, что я невольно улыбнулся в ответ. А потом электричество ударило по клетке со всех сторон, и я ахнул вместе со всем залом. В Фарадея били молнии, но не достигали его, клетка гасила их, и он стоял как ни в чем не бывало. Позади меня раздался глухой удар – кажется, кто-то упал в обморок.

Еще несколько секунд молнии били в клетку вокруг Фарадея (живого и невредимого, хотя я с ужасом ждал, что одна из молний до него доберется), потом помощник перестал крутить ручку, электричество иссякло, и Фарадей, радостно блестя глазами, провозгласил:

– Мы вступаем в великую эру, друзья! Вы своими глазами увидите, какая это сила – электричество. Поверьте, скоро оно перевернет нашу жизнь!