– Ишь сколько вы накатали, – сказала Молли, глянув под кровать. Подняла с пола портрет Бена и от души хохотнула. – А что, доктор похоже вышел! Ладно, мистер, поспите. Все получилось, да? Вы живы!

Она встала, забрала у меня опустевшую кружку и потрепала по плечу. Я вздрогнул. Молли убрала руку – хоть я предпочел бы, чтобы она ее оставила, – и бесцеремонно уложила меня головой на подушку. Я собирался что-то сказать, но мысли терялись в сладком, приятном тумане. И вот так, впервые за полтора месяца, я уснул.

Наступившее утро было, пожалуй, лучшим в моей жизни. Во-первых, потому что оно вообще наступило. Во-вторых, болезненная яркость притупилась, так что я чувствовал себя восхитительно живым, но перестал загибаться от боли и вздрагивать каждый раз, когда к чему-то прикасался.

Проснувшись, я выбрался из постели и долго бродил по комнате, наслаждаясь ощущением того, как босые ступни касаются деревянного пола. Затем нерешительно взял серебряный таз, верного товарища своих несчастий, заглянул в него и ошарашенно замер. О, как же прекрасны лица живых!

Я недоверчиво оглядывал себя снова и снова. Кожа приятного цвета, белки глаз действительно белые, зубы здоровые, губы больше не отливают синевой. Я успел позабыть, как хорошо выглядел до того, как Гарольд Ньютаун явился ко мне в дом искать танамор.

– Мистер, – прошептал за дверью голос Молли. – Слышу, вы проснулись. Я воды согрела, хотите? Помню, когда ожила сама, больше всего на свете хотела вымыться как следует.

– Да, да, благодарю.

Я по привычке прокашлялся, хотя голос теперь слушался меня и без этого. Молли заглянула в комнату, и я порадовался, что с вечера заснул не раздеваясь. Она оглядела меня, от спутанных волос до мятых брюк с пятнами земли и травы на коленях, и лицо ее приняло какое-то неуверенное выражение. Желтое платье Молли сняла – была в своем обычном, темно-синем, с заплаткой на боку.

Она повела меня в сад за домом, куда уже успела вытащить деревянную лохань.

– Вы моетесь на улице? – не поверил я. Во время своей полужизни в ее доме я как-то не задавался этим вопросом. – А если соседи увидят?!

– Так воду потом удобно выливать… – сконфуженно пробормотала Молли. – И тепло сейчас, солнце греет, приятно. А соседи что? У нас тут деревья густые, ничего не видать. Так, мыла нету. – Она засуетилась. – Мы золой или глиной натираемся, но вы, наверное, к такому не привыкли.

– Нет, нет, зола подойдет, – торопливо ответил я.

Помыться и правда хотелось с невероятной силой.

Молли натаскала в лохань несколько ведер воды и смущенно скрылась, оставив мне простыню и горшок золы. Сорвав с себя одежду (у меня работают обе руки, это ли не счастье!), я погрузился в воду и невольно застонал от удовольствия.

Я плескался, пока вода не остыла окончательно, подивился забытому чувству холода, когда мокрым вылезаешь из ванны, и поскакал одеваться, завернувшись в старую простыню. Учуял восхитительный запах какой-то еды. О, ну что за чудо – нюх! Теперь пора бы проверить свое чувство вкуса. Я натянул первый попавшийся костюм и отправился в главную комнату – кухню, столовую и спальню одновременно.

После вчерашнего шумного праздника дом казался удивительно тихим. Фаррелл и Фрейя, сидевшие за столом, поднялись, и я насладился восхищением на их лицах, когда они увидели меня столь чистым, красивым и живым. Я улыбнулся. Еще вчера ради улыбки мне надо было напрягать все неподатливые мышцы лица, а теперь менять выражение стало удивительно просто. Какой комфорт!

Я ждал от Фрейи хоть небольшого комментария, но она еще какое-то время потрясенно таращилась на меня, потом молча отошла к полке и загремела какой-то посудой. Фарреллу пришлось говорить за двоих.

– Вот чудеса, и вправду ожил! – выдохнул он. Молли тем временем тихонько опустилась на скамейку у стола. – Ладно, садись, садись. Мы тебе вчера рагу оставили, подкрепи силы.

Я сел, отметив про себя, что колени сгибаются без усилий. Мне подали миску какого-то варева, и это оказалась самая вкусная еда в моей жизни. Я едва не выл от наслаждения, потом с готовностью выпил предложенный мне отвар из листьев – кажется, смородины. Все трое безмолвно наблюдали за мной. Очевидно, произошедшая со мной перемена не только мне казалась чудом.

– Танамор тут, не пропал, – сказала Молли, когда я закончил есть. Она бережно вытащила из кармана три обломка зеленого мрамора и показала мне. Они больше не сияли, но по-прежнему притягивались друг к другу, образуя трилистник. – А теперь надо поехать и от него избавиться. Мы с вами все от него взяли, что могли: он меня оживил, потом вас. Пора и честь знать.

– Снова зароем?

– Нет. В море выбросим. Упокоим его так, чтоб никто больше не потревожил.

– А вдруг он еще понадобится, и… – начал я, но осекся под ее строгим взглядом.

– Мистер Гленгалл, вы сказку помните? Мерлин подарил ирландской девушке танамор, чтобы она возлюбленного к жизни вернула. Вот только она была хитрая дочь своего народа и, когда любимый ожил, решила такую ценность себе оставить. Не вернула Мерлину волшебные камни, и потом, говорят, плохо кончили и она, и юноша, которого она вернула. А все потому, что надо быть благодарным и не жадничать. Та девушка этого не сумела, а я сумею. Едем прямо сейчас.

– К чему так торопиться? – пролепетал я, потому что в глубине души мне все же было немного жаль расстаться с такой драгоценностью.

– К тому, что целая толпа вчера видела, как он вас вернул, – назидательно сказала Молли и погладила камни у себя на ладони. – Я, конечно, доверяю соседям, но не настолько, понимаете? Нельзя допустить, чтобы вся эта история с танамором, который жизнь из своих хранителей высасывает, заново началась. Не людская это сила, нельзя смертным его хранить. Я сейчас же его выброшу. Фаррелл вон со мной согласен, а он кой-чего в этом понимает.

Фаррелл кивнул, и я покосился на Фрейю – с ее стороны не доносилось ни звука, что показалось мне подозрительным. Эта женщина никогда не молчит слишком долго. Тем не менее Фрейя просто сидела и смотрела, как открывается и закрывается мой рот.

– Молли, ты права, – покорно ответил я и поднялся, по привычке опираясь на стол.

И почувствовал: мне ведь это больше не нужно! Каждая мышца работала просто замечательно: молодое, здоровое тело. В экипаж я вскочил едва ли не прыжком.

– Не побросать тебе больше меня через заборы! – весело сказал я Фарреллу, забравшемуся на козлы.

Тот тепло усмехнулся в ответ. Молли уселась на скамью рядом со мной, но не так близко, как обычно. Это было непонятно: на ее месте любой держался бы от меня подальше, когда я был жутким мертвецом, а не наоборот. На всякий случай я украдкой понюхал воротник своей рубашки, но запах был отличный: лавандовая вода и чистое тело, до скрипа начищенное золой.