сильно занят — сочинял очередной отчет «о профилактике преступлений среди несовершеннолетних».

Хорошо, соседки Лиды по общежитию — практикантки-бухгалтерши — оказались дома, как раз пришли на обед. Их и записали понятыми. Одну — полненькую крашеную блондинку — звали Верой, другую — худую шатенку — Алиной. Вопреки расхожим штампам, толстушка оказалась девицей довольно угрюмой, а ее худая подружка, наоборот — хохотушкой.

— Ну что ж, девушки, начнем! Смотрите внимательно.

Искали фотоаппарат. Просмотрели везде — благо комнатушка была невелика, — все тщетно!

— Да был бы — так еще в прошлый раз нашли бы! — погладив казенный ФЭД, хмыкнул Теркин. — Надо бы в других местах поглядеть… мы ж там не искали.

Про «другие места» следователь и без него знал — за тем и явился. Осмотрели длинный коридор, кухню. Теркин даже не поленился заглянуть в уборную во дворе. Ничего не отыскав, вернулись в комнату убитой.

— Да вы чего ищете-то? — крашеная блондинка Вера недовольно поджала губы, намазанные ярко-красной — модной! — помадой. — Фотоаппарат? Да, был у нее какой-то. Как-то раз даже нас щелкнула. Фоток, правда, не дождались.

— Так она сама же не делала, вот еще! — неожиданно хихикнула тощенькая Алина. — Вы, товарищи милиционеры, даже проявочного бачка у нее не найдете. Все фотки ей в Тянске печатали, в ателье. Вот ведь у людей денег!

— С таким-то любовником! — хмыкнула Вера.

— Так-так-так, девушки, — следователь ничем не выдал своего азарта, разве что глаза заблестели да внутри все запело — не зря, не зря пришел! Эх, если бы в прошлый-то раз… Так в прошлый раз этих девчонок не было, понятых с улицы брали. Допрос же соседей Алтуфьев тогда отложил на потом… да вот как-то все некогда было. Ошибка — да. Однако не ошибается тот, кто ничего не делает. А впрочем, не надо себя оправдывать, любезный Владимир Андреевич! Признайся — сглупил, прошляпил. Хорошо хоть сейчас…

— И что за любовник?

— Ой… — подружки смущенно переглянулись. — Да мы и не видели его никогда.

— Они переговаривались иногда по межгороду — Лидка на почту бегала, — смешно наморщив лоб, припомнила Алина. — Да как-то обмолвилась, мол, здешних-то кавалеров она у нас не отобьет. Есть и получше — из Ленинграда. Похоже, женатый. Иначе бы давно к ней приехал, навестил. Да и не хвасталась она особо. Небось настропалил, чтобы меньше болтала. Видать, ответственный работник — у них с этим строго.

— Еще открытки пару раз присылал. — Вера поправила воротничок на желтой крепдешиновой блузке. — Вот, на Восьмое марта…

— Открыток мы и в прошлый раз не находили, — хмыкнув, напомнил Теркин. — Уж были бы, так нашли бы. Выкинула, наверное.

— Открытки…

Вот насчет открыток у следователя совсем другое предположение имелось!

По пути заглянули на почту, просмотрели журнал междугородних звонков. И вот он — ленинградский номер! А вот — еще один.

— Это Кузищины звонили родственникам, — охолонул их начальник почты, худой вислоусый дядька с выбритой наголо головой. — А это — Лена Авдеева, у нее в Ленинграде подруга.

Следователь повел плечом:

— А что, гражданка Лидия Кирпонос, учительница, у вас звонками никак не отметилась?

— Та все переговоры заказывала, — усмехнулся в усы начальник. — Или ее вызывали. Номер? А номера никакого нет. С почтамта на Московском звонили.

Что ж — опять облом.

Адрес десятиклассницы Зои Епифановой Алтуфьев отыскал быстро — просто позвонил в школу, секретарю. Девушка жила у тетки, Анны Павловны Курочкиной, работавшей в местной кустовой больнице сестрой-хозяйкой. Дом располагался недалеко, на углу Пролетарской и Южной. Небольшая, в два оконца, изба с ухоженным палисадником и огородом. Огород когда-то был большим, но после указа об урезании приусадебных участков значительная часть его заросла бурьяном.

Зоя оказалась дома — пропалывала грядки. Синие аккуратные треники в обтяг и старая блузка, завязанная узлом на загорелом животике, как-то не очень вязались со строгим лицом отличницы в роговых очках и с аккуратно заплетенными косами.

Между прочим, красивая девочка! Этакая сероглазка брюнеточка, и совсем ничего, что очки. Красивая, да. Только, похоже, пока не осознает своей красоты, стесняется… Или тетка воли не дает.

Следователь подошел к калитке:

— Здравствуйте!

— Ой… — девушка выпрямилась. И — закусила губу, явно стесняясь своего голого живота, даже руками прикрылась… — А тетя Нюра на работе сейчас. Вечером только будет.

— А я не к тете Нюре, я к вам, — гость достал удостоверение. — Следователь прокуратуры Алтуфьев. Епифанова Зоя вы будете?

— Д-да. Епифанова — я… — Девушка сняла очки и часто заморгала. — Но я… ничего такого…

— Мне бы с вами поговорить.

— Ой, а я только полы намыла.

— А мы в дом не пойдем. На лавочке здесь присядем. Красиво как у вас! Цветы сами сажали?

— Тетя Нюра все… Ну и я помогала.

Открытку Зоя принесла сразу — с желтыми мимозами, к Восьмому марта.

«Милая моя Лидочка»… ну и так далее, в том же духе. Ничего необычного, но самое плохое — обратного адреса нет, только подпись — «Любящий тебя Г.».

«Г» — Гена, Георгий? Да хоть Герасим и Муму, адреса-то обратного нет! Есть только штемпель почтового отделения. Ну, хоть что-то. И образец почерка.

— Спасибо большое, Зоя.

Поблагодарив еще больше смутившуюся девчонку, Алтуфьев справился насчет школьного музея, Лиды Кирпонос и документов.

Об убийстве Зоя уже знала и Лидию Борисовну очень жалела. Правда, насчет личной жизни они с учительницей не откровенничали. Что же касается документов, то там, по словам Зои, работы было — непочатый край. До переезда в новое здание школьным музеем всерьез никто не занимался, да и музеем-то он считался лишь на словах, поскольку зарегистрирован в гороно не был. Так — просто выставка.

Вызвавшись помочь, вернее, получив комсомольское поручение, Зоя, будучи человеком добросовестным, периодически брала в школе пачку бумаг — переводила, сортировала по фотографиям.

— Да вот, сами смотрите!

Старые партизанские фотографии, боевые листки, немецкие листовки, приказы. Нет, никаким секретным архивом тут и не пахло!

— И все же, Зоя, ты пока из школы ничего не бери, — уходя, на всякий случай предупредил Алтуфьев. — Позагорай, отдохни малость. А то вон какая бледненькая!

Позагорай, ага… Девчонка еще больше смутилась.

И снова — почта, и снова — бритоголовый начальник. На этот раз разбирались со штемпелем на открытке. Много времени это не заняло — начальник просто открыл толстый ведомственный гроссбух со строгой пометкой «Для служебного пользования».

— Так-так-так… ага… вот… Есть отделение! Московский район, улица Варшавская. Неподалеку от Кузнецовской, ага.

И что это давало? Объявить неведомого воздыхателя в розыск следователь никак не мог — не хватало данных, увы.

Зато можно было наконец заняться фотобумагой.