на первой ступеньке с баллоном в руке и респиратором на морде.

– Невозможно ничего нарисовать в этих потемках. Ты не успеешь до утра или свернешь себе шею. Или получится какая-то мазня. Мария даже свои кружавчики рисовала по тонким линиям.

Прищурившись злобно в адрес Кости, я напомнила ему:

– А еще утром ты меня переоценивал. Куда делась моя исключительность, м? – я подмигнула и пообещала. – Увидишь.

– Что именно?

– Что я гениальна.

Надеюсь, он не принял это обещание за шутку. Я полезла наверх.

Мне не нужен был эскиз и тонкие линии на поверхности. Я держала рисунок в голове, а баллон в руке. Света было критически мало, лестница катастрофически сужала поле деятельности, но я не отступила. Костя подавал мне баллоны и помогал переставлять стремянку. Время от времени он ругался или рассуждал вслух, как матерый рыскарь.

– Откуда здесь взялось все это оборудование? Краска, стремянка, фонари… Ты точно не успела бы сама привезти за утро, которое провела «на заправке».

– Конечно, не успела бы. Местные помогли. Немного денег, и все готовы помочь.

– Немного по твоим меркам или по их?

– Я предложила, сколько посчитала нужным и достойным. Не надо делать из меня сноба.

– Ты и есть сноб, Алекс.

– Ой, скажите пожалуйста… Может быть, но я сноб не больше, чем ты. Видел бы вчера свое надменное лицо, когда мы заехали в номер.

– Это не номер, а клоповник.

– Ох, Костя… Не мешай мне, пожалуйста. Тут сложный участок. Лучше поверни фонарь чуть вправо.

– Хорошо.

Он сделал, как я просила, и судя по шороху шагов отошел немного назад. В такой позиции свет хорошо показывал общую картину. Костя стал понимать мой план.

– Дракон?

– Да.

– Круто! – неожиданно оценил он. – Как ты это делаешь? Неужели из головы?

– Откуда еще? Голова – все, что у меня есть. Ну и тонна бабла моей семьи, но это приданое, а не личный капитал.

– Ты уверена, что успеешь до утра?

– Нет.

– Черт, Алекс, это ведь не смешно. Если кто-то из местных уже настучал?

– Именно поэтому я тебя не держу. Можешь вернуться.

– На машине? Бросить тебя тут одну среди ночи?

– Думаешь, есть кто-то в окрестностях более сумасшедший, чем я?

– Это вряд ли.

– Ты сам увязался и поставил нас обоих раком. Но выбор еще есть. Можешь поехать или пойти пешком.

– Никуда я не поеду.

Я обернулась и увидела, как Костя сел на песок. Дребезжащее возбуждение добавилось к азарту и вдохновению. Я тряхнула баллоном и продолжила работу.

Летние звуки темноты щекотали уши. Надрывались то ли кузнечики, то ли местные цикады. Шумела вода. Пахло влагой и илом. Луна стояла высоко и немного помогала мне сверху, ворованным у солнца светом.

Возможно, стоило взять обычные краски для наружных работ. Они продержатся дольше, чем граффити. Но возилась бы с ними точно дольше. Поверхность не та. Это не стена и не пол, где кисть, похожая на швабру, положит краску в идеальном направлении. Да и линии у меня сегодня совершенно не плакатные. Я впервые такое творила и была в полусознании от удовольствия.

Лучше только секс.

С Костей.

Пожалуй, несколько дней назад никакой секс и никакой мужчина не могли бы соперничать с кайфом самовыражения. Но сегодня я точно знала, что Костя мог меня уговорить все бросить. Но он этого не делал. Его попытки возмущаться были скорее любопытством. Он мог заставить меня вернуться, но не сделал этого.

Слезы навернулись на глаза. Его вклад тут не меньше моего. Стоять и наблюдать – часто важнее лозунгов поддержки и фальшивых подбадриваний. Сморгнув слезы, я сосредоточилась на работе.

– Это добрый дракон? – спросил Костя, когда мы снова передвигали лестницу.

Я сунула за пояс три баллона для растушевки и взяла в руку четвертый.

– Да, добрый дракон. А что?

– Сиреневый?

– Конечно.

– Почему?

– Мне нравится сиреневый. Как фиалки. Этот дракон больше никого не покусает.

Костя замолчал, и я вернулась наверх к работе. Закончить получится только одну сторону. У меня и на нее, скорее всего, не хватит краски. Придется использовать по максимуму облезлый каркас. Но это ничего…

– Ты не думала, что это оскорбит чувства… – неожиданно крикнул Костя снизу.

Я обернулась и замерла с баллоном в руке.

– Чувства? Чьи?

– Ну это военный объект. Солдаты весьма ревностно относятся к своей технике.

– Да-да, так ревностно, что бросили этого чувачка тут гнить. Прекрасные высокие отношения.

Костя протянул что-то неразборчиво, и я воспользовалась ветром, чтобы не расслышать.

Только через полчаса, когда мне опять пришлось слезать, я вернулась к этой теме.

– Как вообще можно оскорбить чьи-то чувства? – спросила я его в лоб.

Костя глаза не отвёл, но ему явно было неловко. Он не ответил мне, только плечами пожал.

– Ты военный. Я твои чувства оскорбляю? Какие чувства? Любви к родине? Уважения к силе?

Он развел руками и признался:

– Я давно не военный, детка. Но мне не по себе.

Я подошла к нему ближе, погладила его по щеке.

– Потому что ты сейчас свободен. Свободен от устава, от приказов, от предубеждений, правил, комплексов и морали.

Он сузил глаза и поджал губы. Мы стояли так с минуту, а потом Костя поймал мою руку и поцеловал ладонь.

– Страшно сказать, но, похоже, ты права.

Он улыбнулся весело и лучисто, как будто осветил ярче фонарей эту ночь. Я впервые видела его таким беззаботным и открытым, расслабленным.

– Я часто права.

Сделала еще шаг и поцеловала его быстро.

– Нужно спешить.

Он придержал меня за талию, не отпуская. За эту секунду я успела испугаться, подумала, что он запретит закончить, утащит прочь, засунет в машину…

Но Костя только еще несколько раз коснулся моих губ своими и сказал:

– Иди. Рассвет уже скоро.

На горизонте и правда алело небо. Я поспешила вернуться на лестницу, чудом не падая на ватных ногах.

Костя пошел за мной и теперь уточнял, какой баллон мне нужен. Он сам находил их в ящике и подавал мне, чтобы я не скакала по ступенькам. Это ускорило работу. Заканчивала я уже в утреннем тумане. Но народу, конечно, так рано здесь не было.

Половина борта превратилась в доброго дракона моими стараниями. Я успела красочно расписать только морду и фиалки в вихре его полета. Туловище, конечно, только затонировала, обозначая объем. Но и без того получилось неплохо. Я слезла и отошла подальше, чтобы рассмотреть общий вид.

– Офигеть, – в лучших традициях своего красноречия оценил Костя.

Это стоило всех красочных эпитетов на всех возможных языках. Я замерла, положив голову ему на плечо. Костя обнял