— Вы все гадали, зачем я вас сюда пригласил, — принялся рассуждать Айварс Эженович, прохаживаясь между своими пленниками. — Ведь никаких сведений о вашем прадеде я вам до сих пор не предоставил. Не совсем так я собирался объясниться, но вы собрались уезжать… Это, и еще кое-что, нарушило мои планы.

Лалин выжидающе смотрел на Юрьянса.

— Так вот. Ваш прадед, уважаемый, никакой не герой, а подонок, — хлестко сказал латыш, глядя Олегу в глаза.

Тот опешил.

— Объясните.

— Находясь здесь, в Латгалии, летом 1944 он соблазнил девушку.

— О какой девушке речь? — нахмурился молодой человек.

— Сейчас уже не важно. Вам достаточно будет того, что эта девушка принадлежала к моей семье.

— Но зачем вам я? Отомстить? Почему мне?

— Не отомстить. Я хочу справедливости. У вашего отца есть деньги. Он в состоянии оплатить операцию моей дочери Марии. Или есть еще один вариант — вы можете продать ордена прадеда. Один орден Суворова чего стоит! Пусть ваш прадед хотя бы после смерти загладит свою вину перед нашей семьей.

— Ах вот оно что… Все оказалось до смешного банально. Даже про ордена разнюхали… Значит, вам просто нужны деньги? — проговорил Олег. — Может быть вы и избиение мое заказали, чтобы лишить меня связи и возможности уехать?

Юрьянс кивнул. Мила не промолвила ни слова, пораженная таким цинизмом.

— Отец уже наверняка поднял на уши правоохранительные органы.

— Вряд ли. Думаю, фото избитого, находящегося в бессознательном состоянии сына убедило его, что так делать не следует.

— А если он не согласится платить?

— Он уже собирает деньги, чтобы выкупить вашу жизнь, — даже бровью не поведя, спокойно объявил Айварс Эженович.

— Глупость какая-то. Вы сумасшедший.

— А вы были бы мне прекрасным сыном. Я бы вами гордился, — улыбнулся профессор.

— Не дай Бог такого папашу, — бросил Лалин.

— У вас же есть средства и немалые! — наконец подала голос Мила.

— Для лечения в Европе этого не достаточно.

— Хорошо, и что дальше? — снова заговорил Олег. — Мы будем находиться в таком положении, пока мой отец не перешлет вам нужную сумму?

С ответом Юрьянс не спешил. Быть может, он сам не знал, что ответить. Должно быть, его план не был продуман настолько детально. Когда же профессор заговорил, голос его чуть дрожал, выдавая плохо скрытое волнение.

— Вы запишете видеообращение к вашему батюшке. Конечно, всю нужную сумму он не сможет перевести мне одномоментно. Поэтому я отпущу вас после первой транзакции.

— То есть вы надеетесь на честность и благородство моего отца, который по идее должен будет перевести все оставшиеся деньги даже тогда, когда я уже буду на свободе? — с усмешкой спросил Лалин. — А что если он такой же бессовестный, как прадед?

Айварс Эженович не успел ничего ответить, потому что его окликнула Мила.

— Ответьте, пожалуйста, как звали вашу матушку? — неожиданно спросила она.

— Маргарита Юрьяне, — не удивившись, сказал Юрьянс.

Журналистка кивнула. Именно такого ответа она и ожидала.

— Вы же знаете, что Маргарита Юрьяне, в девичестве Колпакова, умерла в 1943 году в роддоме Норильска, произведя на свет мертвую девочку? А летом 1944 года ваш отец вернулся из эвакуации в Латвию. Вы не замечали никогда, что на всех старых фото, сделанных до 1943 года ваша мать шатенка, а после 1944 — светлоглазая блондинка?

Профессор внимательно посмотрел на Милу.

— Она красила волосы, — не к месту ухмыльнулся он.

— Возможно. Но изменить цвет глаз, форму носа и губ она не смогла бы. Это две разные женщины. Ваш отец во время послевоенной неразберихи с документами умудрился оживить супругу. Не знаю как, но факт остается фактом. Так кто же на самом деле была ваша мать? Илга Юрьяне? Племянница вашего отца, якобы расстрелянная в Анчупанах? Благо, возраста они с той женщиной были одинакового.

— Не думал, что ты до этого все-таки докопаешься. Недооценил твою сообразительность.

— Так вы это знали?

— Конечно, — кивнул мужчина.

— Когда я спросила у вас, кто такая Илга Юрьяне, вы очень правдоподобно ответили, что понятия не имеете. А на самом деле знали, что эта девушка не погибла тогда от рук немецких солдат! — воскликнула Мила. — Ваш отец вернулся на родину, и выдавал собственную племянницу за свою умершую супругу!

С полминуты журналистка смотрела на него, не в силах поверить, а затем презрительно бросила:

— Как же все это мерзко…

— Ничего подобного, зайчонок, — снисходительно заметил профессор. — Ты ведь не знаешь, почему он так сделал.

— Почему же? Разве это вообще можно как-то оправдать? Только не говорите про большую любовь!

— Любовь, да. Но дяди к племяннице.

— Девушка была беременна, — предположил Лалин. — Он этим спасал ее подмоченную репутацию.

Профессор повернулся к нему.

— В точку! — он щелкнул пальцами. — Они не жили, как муж и жена. У Эжена были другие женщины. А мать моя любила всю жизнь одного человека…

— Потому и сохранила фото летчиков, — заметила журналистка.

— Да.

— Почему же тогда не написала ему ни разу? Не решилась? Или думала, что его нет в живых?

— Она знала, что он жив. Из газет. Об Иване Лалине не раз писали. Он же Герой, прославленный летчик был, — с иронией ответил мужчина. — Но писать ему… Зачем? Она была уверена, что он ее ненавидел.

— А сообщить о сыне? То есть о вас, — промолвила Мила, цепко впиваясь взглядом в его лицо, чтобы уловить реакцию на свои слова.

Айварс Эженович едва заметно побледнел, но быстро взял себя в руки.

— Думаете, этот сын ему был бы нужен? — горько усмехнулся Юрьянс, и Миле впервые стало его жаль.

— Погодите, — наконец снова заговорил Олег. — Так вы и есть сын Ивана Алексеевича?

— Да.

— Значит мой дед Яков — ваш единокровный брат? Ему б сейчас на два года меньше, чем вам было. Хотя… Может быть, вы все это сочинили? Неизвестно же точно, от кого ваша мать родила вас.

Мила думала, что за такую дерзость Юрьянс Олега как минимум ударит. Но тот оставался удивительно спокоен.

— А ты наглый! Ну да ладно… Твой дед попал сюда в июле 1944 года, а я родился в марте 1945. Сам посчитай. Ну, о внешнем сходстве, я думаю, говорить будет лишним. Фото ты видела, да, красавица? — он впервые похабно провел липким взглядом по телу девушки.

Ее охватило острое желание спрятаться.

— Хорошо. Допустим. И все же какая-то не убедительная причина для того, чтобы выдавать за свою жену собственную племянницу… — задумчиво произнес Лалин. — Я больше склоняюсь к тому, что как предательницу, работавшую на немцев, вашу матушку могли сжить со свету свои же. Вот ваш… гм, отец, и решил скрыть, что она жива. Быть может, даже увез ее из родной деревни.