вместо наркотиков!" мне совершенно точно был по душе. Да и вообще, на мой дилетантский взгляд политика приведения Афганистана в божеский вид вполне могла начаться с конкретных шагов типа масштабного железнодорожного строительства , реализации принципов национального примирения и создания инклюзивного правительства (при условии его лояльной позиции, конечно), выращивания этого самого шафрана и вывода большей части советских войск после умножения на ноль самых одиозных полевых командиров душманов. Наивно? Да и хрен с ним, абы сработало.

Но главная проблема была в том, что всё упиралось не в Афган как таковой. Дело было в нашей великой, могучей и несокрушимой Родине.

Пугающие тенденции, которые привели к разброду, развалу и вакханалии конца восьмидесятых - начала девяностых, никуда не делись. Да, из Союза приходили новости, что в рамках отдельно взятой Белорусской ССР Машеров вроде как начал нечто, отдаленно напоминающее второй виток Косыгинской реформы, активно внедряя самофинансирование и хозрасчет, и выдвигая на руководящие посты меритократов вместо партократов.

С моей ли то подачи, или просто из-за тех самых "кругов на воде", но - кое-что начало меняться.

Однако, десятимиллионная республика в рамках почти трехсотмиллионной страны - это даже не смешно... Да и бить по рукам Петра Мироновича были готовы куда как сильно, поэтому изменения он и не выпячивал, внедряя их в жизнь на низовом уровне, начиная с районов... И тут ему здорово помогали силы, которые я для простоты называл в своей башке "красными директорами".

Конечно, к настоящим "красным директорам" из той, будущей истории эти соратники Машерова никакого отношения не имели. Руководящие кадры из белорусской глубинки - директора предприятий, председатели колхозов, начальники РОВД и прочие Волковы с Приваловыми - пока еще и помыслить не могли о сочетании в своих руках управления и владения вверенной им социалистической собственностью. А еще. в подавляющем большинстве своем, они были настоящими советскими патриотами и пламенными пассионариями. Многие из них принадлежали к тому самому "Великому поколению", были ветеранами-фронтовиками! Куда там тем, постперестроечным "красным директорам"...

И, учитывая это, даже три-пять преданных людей такого уровня в каждом районе, от парадного Минска до самого медвежьего из всех уголков Синеокой республик, были огромной силой и серьезным подспорьем для батьки Петра в реализации его планов... А еще, уже здесь, в Афганистане, по недомолвкам и намекам Гериловича я понял, что поддержка у Машерова внутри спецслужб, армии и милиции - гораздо более весомая, чем можно было себе представить, учитывая ведомственную солидарность и влияние таких мощных фигур как Андропов и Щелоков.

Знать бы еще - что именно планировал Машеров! У меня сложилось впечатление, что беседы со мной и волшебная папочка с воспоминаниями о будущем подарили Первому секретарю ЦК Компартии Беларуси второе дыхание. Это было заметно даже по тону его выступлений, по отзывам людей из окружения, по вернувшейся к в общем-то уже пожилому человеку легкости движений и открытой улыбке.

А до того - вечная беда белорусов - "агульная млявасць і абыякавасць да жыцця", которой Петр Миронович ранее был практически не подвержен, в последние годы всё-таки одолевала его. А кого бы она не одолевала в окружении кремлевских старцев, в духоте кабинетов, среди шепотков и интриг, взаимных стариковских подозрений и подковерной возни, которая процветала в Политбюро? Став кандидатом в члены этого узкого круга властителей самой большой в мире страны, Машеров ощутил тамошнюю атмосферу в полной мере, и огонь в его глазах стал постепенно тухнуть, а богатырский размах - сужаться до проблем насущных, сегодняшних, бытовых...

Это затягивающее, нафталиновое болото было противно самой натуре батьки Петра, не для того он партизанил, поднимал страну после войны, строил новую, процветающую Белорусскую ССР и мечтал о светлом будущем для всех советских людей, чтобы променять Идею на говорильню и самоуспокоение! И теперь, отряхнув и растоптав хмарь и запах тлена, пропитавший высокие московские кабинеты, Машеров, похоже, снова обрел свое, особое видение будущего...

И я смеял надеяться, что в этом была и моя заслуга тоже.

***

- Так что шафран? - я как раз доставал из печатной машинки последний листок очерка о нашей антинаркотической эпопее, когда Герилович подкрался со спины и гаркнул мне в самое ухо.

Я едва не двинул ему локтем в промежность с испугу, но сдержался, взял со стола набранный с самого начала текст и протянул его разведчику:

- Держи. Вот вам мои мысли про шафран. Я - не агроном, не экономист, не почвовоед. Просто знаю - в будущем это будет иметь огромные шансы на успех, и если не засрать тему с госзакупками, то может дать реальную надежду местным дехканам.

- А ты - держи письмо. Оно почему-то в Кундуз пришло, на рембат. Кандауров когда улетал - спохватился и передал тебе. Давай свой великий опус о наших подвигах, я почитаю, а потом через коллег передадим... - он прищурился, вглядываясь в машинописные строчки, а потом его брови взлетели вверх: - Так, а какого черта я - полковник Гэ?! Жил себе жил - и вдруг оказался Гэ!

- Так Герилович же! Чего вы вообще от меня хотите, я за двое суток шесть часов поспал! - рубило меня и вправду неимоверно.

- Хочу, чтобы ты Гэ на Ка поменял! - безапелляционно

- Почему это - Ка? Вы же Гэ?

- Это ты - Гэ! Герман! А я - Ка! Казимир...

- Черт с вами, делайте что хотите... Только дайте мне уже наконец поспать, а?

***

На лежанке в одной из землянок я вскрыл письмо, не удосужившись даже прочесть имя и фамилию отправителя. Аккуратный женский почерк и легкий аромат знакомых духов не оставили сомнений - писала Тася!

"Гера! Хотя ты и сволочь, но других таких любимых Белозоров у меня нет. Так и знай - приедешь в Минск и я откручу тебе голову! Но сначала зацелую до полусмерти. Почему я должна узнавать, что ты в Афгане из статей в газетах?..."

Господи, как же сильно я ее...

Черный, липкий сон навалился на меня внезапно, усталость последних дней взяла верх над сантиментами и романтикой.

Глава 19, в которой состоится разговор с великим человеком

- Вставайте, граф, нас ждут великие дела! - с этими словами меня вытряхнули из кровати два дюжих пограничника.

Гумар и Даликатный сунули в мои руки рюкзак, сумку с фотоаппаратурой, какую-то авоську, набитую едой и водой, и