В одном углу сидели двое испуганных мужчин средних лет, поаккуратному, но несколько потертому виду которых, а также по той испуганнойсерьезности, с какой они передавали друг другу разноцветные официальные документына гербовой бумаге, можно было понять, что эти двое измученных полунищенскимсуществованием наемных работников сложили все накопленные за долгую жизнькопейки и собрались открыть свой первый самостоятельный бизнес, которыйнамерены вести честно и законопослушно, и что они разорятся через год, так и ненаучившись давать взятки санитарным врачам, пожарникам и налоговым инспекторами не сумев постичь ту высшую математику, по которой, получив пять рублейдохода, приходится платить сто тысяч налога и все равно оставаться злостнымнедоимщиком.

В другом углу приемной двое мордатых парней обхаживалисубтильную старушку с поджатыми губами, в кокетливо сдвинутом набок малиновомбархатном берете.

– Варвара Лукинишна! – обиженным басом, со слезойв голосе восклицал один из мордоворотов. – Мы же с вами обо всемдоговорились! Вы оформляете дарственную на свою квартиру фирме «Аллигатор» иполучаете взамен нашу пожизненную преданность и сыновнее обожание. По-моему,все предельно ясно и абсолютно честно!

– Да, – капризно пискнула старушка, – но ведьмне главное, чтобы заразе Люське ничего не досталось, а здесь про это неговорится!

– Варвара Лукинишна! – взвыл мордатый. –Мамаша! Но ведь здесь же ясно сказано, что вы дарите квартиру фирме«Аллигатор», а где тут Люська? Нету здесь никакой Люськи, значит, ни шиша онане получит!

– А все-таки я хочу, чтобы так и было сказано, что неполучит, – канючила настырная бабка. – А то вы только так говорите, ая сколько раз слышала, что подпишет женщина бумагу, а после ее обманут. Так надо,значит, внимательно все проверить, убедиться – все ли как надо написано.

– Мамаша! – простонал измученный«Аллигатор». – Ну просто нет у меня больше сил! Ну ладно, давайте ещеоформим такое дополнительное соглашение, что по особому пожеланию дарительницыфирма «Аллигатор» обязуется ни под каким видом ни шиша… тьфу! – ничего непередавать, не дарить и не переуступать невестке дарительницы Люське…тьфу! – Людмиле Васильевне Петушковой…

– Вот! – радостно пискнула дарительница. –Вот это будет то, что надо! Вот это – другое дело! А еще вот только, – онасмущенно и просительно посмотрела на «Аллигатора», – нельзя ли так инаписать – Люське? А то много ей чести – Людмилой Васильевной называть!

– Мамаша! – строго прикрикнул мордоворот. –Варвара Лукинишна! Это все-таки официальный документ, а не стенка в лифте!Здесь так не положено!

В центре приемной отдельной компактной группой, соблюдаятишину и сдержанный вооруженный нейтралитет, ожидали своей очереди родственникипокойного Аркадия Ильича Загряжского: колоритная Калерия Эдуардовна с хорошоотрепетированной скорбью на лице, интеллигентная старушка-мать в том же, что напохоронах, черном пальто, и племянница с мужем, не имеющая никаких материальныхпретензий и пришедшая в контору исключительно по просьбе матери покойного дляоказания ей моральной поддержки. Сегодня на Калерии был темно-синий строгийкостюм с длинной узкой юбкой – вроде бы и по делу, а все же напоминает траур.Шляпа тоже имелась – но не та, черная, размером с тележное колесо, какое кладутв деревне на крышу, чтобы аисты заметили и прилетели вить гнездо, нет, шляпабыла аккуратная, с небольшими полями, под цвет костюма.

Дверь в комнату нотариуса была приоткрыта, оттуда доносилисьнегромкие голоса.

Надежда и Татьяна вошли в приемную за несколько минут додвенадцати и, стараясь не привлекать к себе внимания, наскоро оценилиобстановку. Оглядевшись, Надежда Николаевна, используя продуманную наканунедомашнюю заготовку, схватила Татьяну за руку, приоткрыла пошире дверь ипрошмыгнула в кабинет нотариуса.

Сам нотариус, представительный ширококостный мужчина с лицомстарого непоколебимого потомственного рабочего из фильмов пятидесятых годов,восседал за широким столом, заканчивая плодотворную беседу с лысоватым жуликомкавказского вида.

За соседним небольшим столиком, на котором едва умещалиськомпьютер и принтер, сидела помощница нотариуса, девушка настолько худенькая иминиатюрная, что ее без труда можно было бы пронести на борт корабля илисамолета в кармане. К этой-то помощнице и устремилась Надежда, быстро ивзволнованно тараторя:

– Девушка, вы ведь помощник нотариуса? Вы ведь,наверное, во всяких таких вопросах разбираетесь? Может быть, чтобы нам ЕвгенияАлексеевича не загружать, вы нам сразу ответите?

В этот момент лысый жулик поднялся из-за стола, нотариусвзглянул на часы, на ежедневник и сказал помощнице:

– Лена, пригласи Загряжских.

– Секундочку! – Лена профессионально улыбнуласьНадежде, выглянула в приемную и объявила:

– Господа Загряжские! Попрошу вас пройти к нотариусу!

Родственники покойного Аркадия Ильича дружно прошествовали вкабинет, Лена вернулась за свой столик и снова улыбнулась Надежде Николаевне:

– Слушаю вас! Какой у вас вопрос?

Надежда, косясь краем глаза на Загряжских, рассаживающихсяперед нотариусом, и стараясь не пропустить ни слова из их разговора, сновазачастила:

– Дело в том, что мы с подругой хотим открытьпирожковую, но муж подруги, – она кивнула на Татьяну, – не хочет датьей доверенность на свою автомашину.

– Подруга – это вы? – спросила Лена Грибову.

Та энергично кивнула, но, помня наставления Надежды, нераскрыла рта.

– А при чем здесь автомашина? Какое отношение она имеетк вашей пирожковой? – Девушка добросовестно пыталась вникнуть в сутьвопроса.

– Вы понимаете, – Надежда понизила голос инаклонилась к столу, одновременно стараясь не упустить ничего из происходящеговозле стола нотариуса, – вы понимаете, моя подруга исключительно хорошопечет. У нее просто замечательный кулинарный талант. А ее муж не верит в ееспособности и не соглашается переоформить на нее дачный кооператив…

– Так автомашину или кооператив? – Лена вжалась вспинку своего стула, не в силах понять, чего же хочет от нее многословнаяклиентка. – И при чем здесь пирожковая?

Нотариус Казанков тем временем, убедившись в том, чтосидящие перед ним лица действительно являются родственниками покойного АркадияИльича Загряжского, приступил к оглашению завещания.

– Такого-то числа, находясь в здравом уме и твердойпамяти… в присутствии… – читал Евгений Алексеевич хорошо поставленнымпрофессиональным голосом.

Надежда, подобно Юлию Цезарю пытавшаяся делать одновременнодва дела, старалась не пропустить ни слова из завещания и в то же времятараторила:

– Как же вы говорите, что пирожковая ни при чем, если явам объяснила, что у моей подруги настоящий кулинарный талант! Если бы выпопробовали ее пирожки, вы бы не говорили, что ни при чем! А ее муж совершенноне хочет пойти навстречу и не соглашается оформить договор страхования…